Валерия Леман - Восьмерка, которая не умела любить

Как я уже отметил, Заки едва не потерял сознание. Он стоял над трупом, прижав обе руки к сердцу, и тяжело дышал, не в силах произнести ни слова. Пока я, стараясь унять предательскую дрожь в руках, с видом бывалого Шерлока Холмса осматривал тело, убеждаясь в правоте своей версии, Заки несколько успокоился и тоже решил показать себя молодцом. Присев рядом со мной на корточки, он с невольным любопытством вглядывался в бледное лицо мертвеца, на котором застыла странная полуулыбка.

— Как в кино, правда? — еле слышно выдавил из себя мой израильский друг.

Что еще мог сказать Заки, дитя клинтиствудских вестернов и боевиков про ниндзя? Я и сам ощущал странную нереальность произошедшего: человек, которого мы никогда прежде не знали, бежал от нас, ради смеха преследовавших его, и вот — финита ля комедия. Да, все кончено, и никто не крикнет «Стоп, камера! Переснимем этот дубль». Таинство смерти.

— Ведь это не мы, а? — еще более нереально и нелепо прозвучал следующий вопрос Заки.

Я почувствовал, как меня охватывает дрожь. Мы шли по ночному парку, увидели белое движущееся пятно, спьяну-сдуру помчались за кем-то, кто двигался легко и бесшумно, как фантом… Мы ли в него стреляли? Конечно, нет. У нас не было никакого оружия, кроме, разве что, моего брелка в виде перочинного ножа. Но вопрос прозвучал и сбил мои мысли в тягучее месиво.

Я подумал, что в этой жизни возможно все — убийство мыслью, стрельба из пальца. И вообще, несколько минут назад в парке, может, вовсе не человек двигался впереди нас, а бренная душа, астральное тонкое тело, ведя нас к своей убитой оболочке…

Но прежде чем что-то ответить Заки, я вдруг обратил внимание на правую руку мертвеца, слегка прикрытую распахнувшейся полой ветровки, и осторожно отогнул ее. Так и есть, на запястье парня был надет кожаный шнурок с болтавшейся на нем аккуратненькой стильной флэшкой.

— Мать вашу! — Заки резко наклонился и, опередив меня, ловко снял ее.

Флэшка была миниатюрная, серебристого цвета, с инкрустацией в виде золотой рыбки. Я забрал находку у Заки, автоматически сунув в карман джинсов. Сам не знаю зачем.

— Я понял — на ней может быть нечто компрометирующее, — восхищенный собственной догадливостью, сказал Заки и осекся.

Та же мысль поразила одновременно и меня: если беднягу убили не мы, значит, тот, кто это сделал, наверняка находится где-то поблизости и наблюдает за нами. Все произошло слишком быстро, он просто не мог убежать незаметно для нас.

Без лишних слов мы поднялись и, слыша оглушительно-сумасшедший стук собственных сердец, торопливо зашагали прочь. Потом побежали. Когда дорожка свернула направо и впереди показался засаженный молодыми деревцами бульвар с разнообразными дворцами, коттеджами, особняками за высокими заборами, я мысленно вознес хвалу всевышнему — мы были дома.

Летом светлеет рано. Пока Заки мылся в душе, я наскоро жарил банальную яичницу с ветчиной, варил кофе в джезве на две большие чашки и вяло размышлял, почему отец, строя для мамы этот уютный двухэтажный особнячок, не додумался до хотя бы двух ванных комнат. Каждый раз, когда у меня появляются гости или навещает сестра Ольга, устав от общежитской жизни и решив недельку-другую пожить дома, вопрос с ванной становится больным.

Я люблю воду — она согревает, расслабляет, успокаивает, но, в силу воспитания, вечно уступаю первую очередь гостям и теряю половину удовольствия от процедуры. Как приятно было бы сейчас после мерзкой прогулки под дождем через парк, глупой погони и обнаружения трупа, вообще после всех этих сорока восьми часов, наполненных шумом и алкоголем, спокойно полежать в ванне с какой-нибудь приятной ароматической добавкой. Вместо этого мне пришлось просто снять мокрую одежду, довольствоваться сухим халатом, а потом заняться кухонными хлопотами, в то время как виновник всех моих бед наслаждался горячим душем, фыркая, как дельфин в Черном море.

Предавшись своим горьким мыслям, я не заметил, как кругом посветлело. Через распахнутую стеклянную дверь, ведущую из кухни в сад, послышались свежие утренние звуки — щебет птиц, дальние гудки автомобилей и голоса.

— Любуешься рассветом? — бодро спросил сукин сын Заки, появляясь в моем темно-синем банном халате.

Я подумал, что если отправлюсь в свой черед принимать душ, то, ко всему прочему, останусь еще и без завтрака, а потому отложил ванну на потом.

— О, наслажденье! — взревел Заки, вилкой подхватывая кусок поджаристой ветчины.