Юлиан Семенов - Еще не осень

- Боже мой! Вы реформатор! Бедненький! Как вам, наверное, трудно жить с такими-то настроениями... Или вы их высказываете только во время рыбалки? На работе помалкиваете в тряпочку?

- Все-то вы знаете, - улыбнулся Серебровский.

- Да ну вас, - сказала Катя, - сейчас я брюки натяну, а то доярки ругаются, если мы в купальниках ходим...

Она убежала в комнату. Уха бурлила. Серебровский достал половником разварившиеся куски рыбы, сложил их на большой тарелке, прикрыл газетой, добавил в уху лаврового листа, раскрошив его в ладони, снял котелок, укрыл его полотенцем и услыхал за спиной голос Кати:

- На месте вашей жены я бы вас ненавидела...

- Почему?

- Суетесь в бабьи дела.

- Да? Странно... Моим знакомым женщинам это всегда очень нравилось...

- Они с вами интриговали.

Они вышли из домика, и Серебровский спросил:

- Почему вы думаете, что они со мной интриговали?

- Потому, что я сама женщина. Нам нравится, когда мужчина властный, сильный... А вы кастрюлю тряпочкой накрываете...

Они шли через луг... Луг был синий. Он был синим, оттого что в нем росли красные маки, - иначе он был бы обыкновенным, зеленым.

- Кто-то писал, что настоящий художник рождается только в том случае, если он постоянно думает о смерти, - сказала Катя. - Я в поле всегда о смерти думаю, а в лесу мне страшно, и жить хочется, и чтоб поскорей домой, и чтобы в доме были стены из кедрача...

- Бывали в Сибири?

- Почему?

- Кедрач... Это сибирское...

- Не была я в Сибири... Нигде-то я не была, ничего-то я не знаю... А время бежит - ужас...

- Это понятно. Я помню, как год тянулся, когда мне пять лет было, сказал Серебровский, - целую вечность тянулся. А после тридцати защелкало, будто в такси... Когда человеку пять лет, он проживает год, как одну пятую часть его бытия, а уж когда пятьдесят, тогда - одну пятидесятую... Естественное наращивание скоростей... Ничего с этим не поделаешь...

- Господи, - сказала Катя, - какой вы умный, а?

- Это верно, - согласился Серебровский, - но меня это далеко не всегда радует.

- Ничего себе скромность...

- Правда, - серьезно сказал Серебровский, - мы отчего-то стыдливы до необыкновения... Самореклама, самореклама... Какая глупость... Если дурак будет рекламировать себя как Спинозу - все равно ведь не поверят.

- Можно уговорить...

- Ненадолго... Надо всегда называть собаку собакой. А мы смущаемся.

Катя вдруг рассмеялась. Она очень хорошо смеялась - раскованно, просто, для себя.

Серебровский хотел было спросить, отчего она сейчас смеется, и он посмотрел на нее, но вдруг странная робость родилась в нем, и он нахмурился, поняв, отчего она в нем родилась, эта цепенящая робость.

- Дядя Шура! - услыхал он голос и сразу вспомнил Настьюшку, дочку бакенщика Григория Васильевича, и увидел ее веснушки, словно бы размытые, а потому до боли нежные, а она их смущалась и всегда прикрывала лицо ладонью, и только когда он объяснял ей, как это красиво, убирала руку и недоверчиво, с таинственной улыбкой слушала его. Было это позапрошлым летом, когда он жил не в лесу, а в домике Григория Васильевича, и Настьюшка была ломким четырнадцатилетним подростком, длинноногим, быстрым, как олененок, и таким же недоверчиво-нежным.

- Дядя Шура! - кричала она и бежала через луг, и это ее движение по точной кривой, наискосок через синий, нет, не синий, а красно-зеленый луг было прекрасным и каким-то даже нереальным в одинокой, прошлого века, красоте своей. - Дядя Шура! Мне Ромка сказал, что вы теперь в лесу...

Она не договорила, только сейчас заметив Катю, и краска залила ее лицо, и веснушки сделались бронзовыми, яркими, и от этого глаза ее стали прозрачны и голубы.

- Здравствуйте, дядя Шура, - сказала она, - чего ж к нам не зайдете?

- Здравствуй, Настьюшка, - улыбнулся Серебровский и хотел было, обняв ее за шею, поцеловать в лоб, но она чуть отодвинулась от его руки, и он только тогда понял, что перед ним уже не подросток-олененок, а красивая девушка - высокая, рыжеволосая, с глазами, которые сейчас погасли, сделавшись спокойно-синими.

- А это кто? - спросила Настя, не поворачиваясь к Кате.

- Катя, - ответил Серебровский.

- Мы здесь рисуем, - пояснила Катя.

- Студенты, что ль?

- Студенты... Вы бы не согласились мне попозировать? - спросила Катя.

- Фотографировать, что ль, хотите?

- Рисовать...

- А чего рисовать? Фотоаппараты на это продаются... Дядя Шура, ну, я пойду... Коровы мои разбредутся... Может, навестите? Папаня рад будет, он вас вспоминает...

- Обязательно приду, Настьюшка. Я сначала в лесу отсыпался... Теперь отошел. И приду.