Юлиан Семенов - Еще не осень

- Вы не очень-то любите это дело...

- Просто не умею.

- Мама не учила?

- Конечно... Вы же все считаете, что нас надо оберегать от плохого и грязного, что надо дать возможность спокойно жить, потому что вы слишком много мучились в молодости...

- Кто это <����мы>?

- Старики родители, кто же еще...

- Черт его знает, - ответил Серебровский. - Наверное, вы все-таки не правы... Мне кажется, что дело тут не в перенесенных лишениях... Просто, видимо, ваша матушка считала, что она приготовит лучше, чем вы, вкусней... И вы приучились к мысли, что это действительно так... Мы, старики, - вдруг улыбнулся он, - всегда считаем, что знаем больше и думаем верней...

- Неудачники из вашего поколения всегда склонны к подобного рода словесному мазохизму... А на деле вы все одинаковые...

Серебровский рассердился:

- На эту тему есть хорошие стихи.

- Из хрестоматии?

Серебровский подумал было, что лучше ему уйти, потому что нежность, сокрытая в этой красивой девушке, странно дисгармонировала с тем, как жестко и сухо она говорила, но потом он решил, что уходить вот так побитым - как-то до обидного несправедливо, и еще спина у него сутулая, и седые патлы на затылке слежались, и брюки сзади порваны - как он ни забивал гвоздь в лодке, но все равно каждый раз приходилось зашивать зелеными толстыми нитками угольную, словно вектор, дырку; он представил себе, как девушка засмеется, глядя в его спину, и поэтому он достал сигареты, заметил, как девушка усмехнулась - всё так же жестоко, увидав в его грязных руках пачку <����Уинстона>, покраснел отчего-то и начал читать стихи Пастернака, злясь на себя и понимая, как нелепо он сейчас выглядит.

Стихи сейчас были для него как круг спасения в шторме, а еще кругами спасения стали глаза девушки, сделавшиеся вдруг иными - как у ребенка, который слушает интересную сказку, и поэтому он успокоился и дочитал последние строчки скучным голосом, потухнув, как победитель за мгновение перед победой:

И должен ни единой долькой

Не отступаться от лица,

Но быть живым, живым, и только,

Живым, и только - до конца.

Он вышел, задержав воздух в легких, чтобы спина его не казалась такой сутулой и жалкой, какой она отражалась в зеркалах, когда он проходил по третьему этажу института, но он недолго чувствовал себя победителем, потому что кухня была длинной, и ему хотелось выдохнуть, пока он шел к двери, и он выдохнул, и весь обмяк, и подумал про себя: <����Старый идиот, а еще фанаберится>.

- Доярки живут возле ручья, - сказала девушка, - если хотите, я вас провожу...

- Вы мне лучше объясните, - сказал он, остановившись возле двери, и несмело обернулся, - я найду.

- Вы здесь отдыхаете?

- Рыбачу...

- Ну, значит - отдыхаете? - настойчиво повторила девушка, и снова прежние суховатые нотки прозвучали в ее вопросе. - Как-то вы нечетко отвечаете.

- На отдыхе можно отвечать нечетко... А вот рыба у вас разварится это вот точно. Достаньте ее и положите на тарелку.

Девушка заглянула в котелок и ответила:

- Уже разварилась. А сейчас мои вернутся... Надо мне было с вами схлестываться!

- Это вы так схлестываетесь?

- Конечно. Я же вас обижала.

- Схлестываться - не значит обижать. Схлестываться - это новая формула поиска истины.

Девушка улыбнулась, и лицо ее стало иным, и Серебровский не смог даже определить, в чем оно изменилось, потому что, вероятно, оно изменилось все и во всем.

- Меня зовут Катя, - сказала девушка, - нас вывезли сюда на натуру, мы из строгановского... Коров рисовать, знакомиться с жизнью народа... А вас как зовут?

- По-разному. Александром Яковлевичем, дядей Шурой, Саней и дедом.

- Я вас буду называть дедом, можно?

- Конечно, можно. Это в принципе соответствует допустимости моих возрастных потенциалов.

Катя засмеялась:

- Ничего не понятно...

- Все понятно. Надо только подумать, настроившись на меня, на мой строй мысли. Мы все настроены на самих себя и, пока слушаем собеседника, обдумываем ответ, совсем даже не стараясь понять другую правду. Я ответил вам точно и ясно: <����Допустимость моих возрастных потенциалов>. Мне пятьдесят. Женись я в возрасте двадцати пяти, у меня могли быть дочь или сын. Сейчас женятся рано и рано рожают, и это правильно. Следовательно, у моей дочери или у моего сына сейчас мог быть ребенок, и, таким образом, я был бы дедом. Ясно, Савушка?

- Ясно, бабушка, - вздохнула Катя, - <����дедушка> не рифмуется с Савушкой.

- Сейчас все рифмуется, - ответил Серебровский, - и хотя мне это не нравится, но я за это, потому что сие - от поиска.