Юлиан Семенов - Репоpтеp

- Почему не говорите сейчас?! - крикнул с места Тихомиров. - Это демагогия!

Я не сдержался:

- Вам прекрасно известно, отчего я пока не могу говорить об этом...

Я понял, какую допустил ошибку, по тому шуму, который начался в зале; теперь не отвечать нельзя, недостойно.

- Хорошо. Я отвечу, но только вы, доцент Тихомиров, скажете во всеуслышанье собравшимся, зачем вам и вашим наймитам надо было сажать в тюрьму инженера Василия Пантелеевича Горенкова?!

Он не решится отвергать все, подумал я; он будет выворачиваться, однако промолчать не сможет.

Поднявшись, Тихомиров медленно произнес:

- Как беспартийный коммунист-ленинец, я хочу, чтобы Варравин ответил: когда назначено слушание его персонального дела, посвященного издевательству над беременной женой?!

Зал загудел еще круче.

Я поднял руку:

- Мое персональное дело будет обсуждаться через три дня... Собрание открытое... Каждый может прийти и принять в нем участие... А теперь, пожалуйста, доцент Тихомиров, ваша очередь...

Ну, иди, подумал я, спускаясь со сцены, иди и лги о Горенкове, мне есть чем опровергнуть твою ложь, статья Осинина тебе не в помощь...

XXVII Я, Чурин Арсений Кириллович

_____________________________________________________________________

Поскольку командировку выписало союзное министерство, таможенный досмотр мы проходили возле той стойки, где укреплена табличка: <����Для членов дипломатического корпуса и официальных делегаций>, - меньше народа и волокиты, хотя таможенная декларация для всех одна. Я не считал целесообразным поднимать вопрос о зеленом паспорте, владелец которого вообще не подлежит контролю, на последних метрах дистанции надо избегать лишних движений.

Кузинцов проводил меня до паспортного контроля, пожелал успеха в переговорах, пообещал уделять максимум внимания Леле (он был в курсе нашей семейной трагедии, последнее время Лелечка пила понемногу, но каждый день, поэтому лицо ее опухло, сделалось водянистым, неживым, только глаза светились тяжелым, мерцающим светом, словно бы она неотрывно любовалась какой-то одной, постоянно видевшейся ей картиной), заверил, что будет держать на постоянном контроле завершение сдачи комплекса в Пензе, и просил не тревожиться по поводу прохождения моей записки в Госснаб о дополнительных фондах для Дальнего Востока.

Вместе со мною летел Монахов, из управления внешних сношений, переводчик и экономист. Три дня перед выездом он провел у Кузинцова, тот объяснил ему, какая помощь мне может потребоваться, вместе написали мое выступление - на случай успешного завершения переговоров, и более сдержанное, - если не придем к подписанию предварительного соглашения; сделали заготовки для тостов на официальных приемах; Кузинцов подсказал, как лучше установить контакт с представителями местной прессы: <����Едет заместитель союзного министра для бесед о создании совместных предприятий - такого пока еще в этой отрасли экономики не было>.

Несколько раз Кузинцов заходил ко мне, обстоятельно докладывал материалы, затребованные в архивах; порою я ловил в его взгляде тревожный интерес, он словно бы постоянно хотел меня спросить о чем-то, но не решался, что-то мешало ему, сдерживало.

Неужели он почувствовал, подумал я. Или просчитал мой замысел? А может быть, Завэр что-то сказал ему? В конце концов, свел нас он, может, у него свои отношения с ювелиром, кто знает?

Эта возможность казалась мне страшной; люди, подобные Кузинцову, сильны до тех пор, пока силен ты, его шеф; он понимал, что его ждет, если я не вернусь. Он, как и я, ощущал грядущие перемены, еще более крутые, чем те, которые ломали нас последний год. Как-то вскользь, очень аккуратно он заметил, что можем не потянуть перестройку, слишком сильна инерция прежнего мышления. Я ответил, что такая угроза существует, слов нет, пока не вступят в действие новые законы. Последние недели я выверял каждый свой шаг, взвешивал любое слово, поэтому заключил заученно, грустно улыбнувшись Кузинцову: <����Лично я - если почувствую, что нет умения работать по-новому, душат старые представления и сохранившиеся барьеры, - создам с вами кооперативный строительный трест и подам в отставку. Если бы приняли закон о сохранении полного оклада при выходе в отставку, много тысяч руководителей освободили бы свои посты, поверьте, и я, на месте Минфина, пошел бы на это... При здравом подсчете выяснится, что мы сэкономим миллиарды, вложив миллионы... Во-первых, большинство руководителей, вышедших на пенсию, вскорости переселятся в мир иной, ломается ритм жизни, слишком много времени на пустые раздумья, а потом не было бы столько осторожных чиновников, нейтрализующих новаторство; ни вашим, ни нашим, только б все шло, как идет...>