Инна Бачинская - Ошибка Бога Времени

Люда с блестящими от лака волосами, в выходном костюме цвета жидкого кофе, сидела не шевелясь, чтобы не помять юбку, только глазами водила, как фарфоровая немецкая кукла. В Москве она была в последний раз около двух лет назад и теперь удивлялась переменам, не узнавая города.

– Пошли! – скомандовал Женька и полез из машины. – Шеф, сможешь заехать за нами через два часа?

– Сюда же? Смогу, – ответил «шеф», подумав.

Они вошли в вестибюль обыкновенного жилого дома. Интеллигентного вида дежурная, старушка лет семидесяти, сидела за столом. Отложив в сторону толстый журнал, она выжидательно посмотрела на нарядную компанию. Особенно ее заинтересовало бриллиантовое колье на шее Юлии.

– Добрый вечер, – сказал Женька, обаятельно улыбаясь. У него была маленькая слабость, он любил нравиться, причем всем подряд, без разбору. – А где тут у вас выставка?

– Вниз, пожалуйста, – дежурная махнула рукой в сторону ступенек, ведущих куда-то в подвальное помещение. Она смотрела им вслед, и в ее глазах светилось любопытство.

– Вперед!

Женька, придерживая Юлию за локоть, двинулся вниз по ступенькам. Она шла осторожно, боясь споткнуться на высоких каблуках. На лестнице было темновато и пахло пылью. Но зато здесь уже было слышно гудение голосов, доносившееся откуда-то снизу. Они вошли в довольно большой, ярко освещенный зал без окон, с неровным дощатым полом, с толстыми трубами, тянущимися вдоль стен, где было душно, пахло масляной краской и кладовкой. На стенах яркими пятнами висели картины. Вспышка фотокамеры ослепила их, навстречу шагнул Денис в белом смокинге, красивый, растрепанный, удивительно юный и, похоже, выпивший.

– Отец!

Он бросился на шею Женьке – удивительные нежности, не принятые между мужчинами в их семье. Верткий, небольшой человек с большим носом, в кожаной куртке, защелкал камерой. «Ма!» – пробасил Денис, отрываясь от отца и прижимая к себе Юлию. Она почувствовала родной запах своего мальчика. Денька пах, как в детстве, чисто вымытыми волосами и манной кашей. Правда, сейчас к знакомым запахам примешивался запах хорошего одеколона и спиртного.

– Ма, познакомься! – он взял за руку девушку, стоявшую рядом. Юлия заметила ее с самого начала и приняла за официантку из-за необычного наряда. Она попыталась скрыть удивление, но почувствовала, что ей это не вполне удалось. Рослая молодая женщина в красном русском сарафане до пят, в белой блузке с широкими рукавами и кружевами вокруг ворота и на манжетах, с коралловыми бусами, какая-то белесая, без бровей и ресниц, очень румяная, пожала Юлии руку, потом обняла и звонко чмокнула воздух около ее уха.

– Это Барбара! – сказал сияющий Денька, – моя…

Юлии показалось, что он замялся на миг.

– Моя муза!

– Очень приятно, – сказала Барбара с едва заметным акцентом, выпуская Юлию из объятий. – У вас очень талантливый сын!

– Барбара – американская журналистка, – объяснил сын, – она помогла мне с выставкой.

– Будьте как дома! – Барбара улыбнулась еще шире и сделала приглашающий жест рукой.

Юлия во все глаза рассматривала музу своего сына. Крупные черты лица, нежная красноватая кожа в веснушках – такая вянет в ранней молодости, блекло-голубые глаза альбиноса, бесцветные волосы, очень белые зубы и ни капли грима – заурядная, почти деревенская внешность. Но манера держаться выдавала в Барбаре человека, уверенного в себе, человека, который привык быть хозяином положения.

«Она же старая!» – подумала Юлия почти в смятении. «Ей же лет тридцать, если не больше, а Деньке только двадцать два! Вон у нее морщины под глазами, даже не скрывает, и не красится совсем, квакерша какая-то… А сарафан зачем?»

Народу в зале было немного, человек десять от силы. Фотограф деловито щелкал камерой, работал. Юлия и Люда подошли к первой с краю картины, написанной в технике примитивизма – что-то новое! – яркими сочными красками, без полутонов. Казалось, рисовал ребенок: нарочито выписанные детали, искаженная перспектива, синее небо и висящие в нем галушки облаков, летящие вороны с раскрытыми клювами и растопыренными хвостами. В самом низу картины, посередине, помещалась подпись-четверостишие. Юлия достала из сумочки очки, подошла поближе. Картина изображала раскоряченную серую в яблоках кобылу в венке из ромашек, с пышной львиной гривой, запряженную в перекошенную телегу с громадными колесами, груженную сеном. Под телегой чернел какой-то сложный асимметричный механизм с выпирающими ребрами. Рядом с кобылой, со стороны хвоста, лыбился мужик, разведя руки в стороны. Был он в черной тройке, в картузе и при галстуке. Брюки заправлены в сапоги гармошкой, на траве у ног – большой парусиновый портфель. Морда у мужика круглая, глазки радостно-голубые, нос картошкой. Стишок под картиной гласил: