Фридрих Незнанский: На исходе последнего часа

Кажется, даже до Совета безопасности дошли. Разве только Президента не разбудили.

Оказалось, ФСБ здесь покой берегло.

Начальники советовали подождать, вопрос нуждался в детальной проработке, обсуждении, надо было бы собрать расширенное совещание, скорректировать планы, действовать совместно…

Турецкий готов был выть на луну.

Потом Меркулов позвонил:

– Действуй.

Патлатый оказался очень полезен. Все пять дач с линиями метро он знал отлично.

Только в двух из них жили правительственные чиновники. Никто уже метро не пользовался, да, возможно, и раньше никто не пользовался. Так, причуда тоталитарного режима.

«Я сразу почую, – лихорадочно думал Турецкий. – Я узнаю с первого взгляда».

Машины медленно шли по поселку.

В первой даче жил какой-то банкир. Сейчас его вообще не было, где-то на Майами-Бич отдыхал.

Вторую занимал теперь производитель лекарств и кандидат в Президенты. Отдал дачу своей жене. Та устраивала здесь художественные салоны.

– Не то, – сказал Турецкий.

Ниточка тончала, норовила то и дело оборваться.

В третьей даче жили две семьи. Известный кинорежиссер и его не менее известный отец-поэт, когда-то написавший Гимн Советского Союза.

Все. Мимо. Принцем здесь и не пахло.

– Может, без метро? – осторожно спросил Грязнов.

– Может, – мрачно ответил Турецкий.

Они тронулись к машинам.

«Как я теперь людям в глаза посмотрю? Психолог хренов. Начитался разных западных авторов с „ведениями“ и „якорями“… Ни хрена-то они…»

– Вы слышали? – спросил он вдруг, останавливаясь.

– Кажется, – тоже встрепенулся Грязнов.

– Это оттуда, – прислушался и патлатый. Он показал на дачу, как раз напротив кандидатовой.

– Нет, далековато будет, – засомневался Турецкий.

– Ветерок донес, натурально, – сказал Грязнов.

И они с Турецким переглянулись. Ведь это уже было когда-то. Ну точно, в Сочи, в самый первый день.

Там точно так же, как здесь, истошно орала женщина…

Турецкий сам себя похвалил. Именно так он этот домик и представлял – высоченный забор, железные ворота, колючка… А метро? Так долго ли прорыть туннель всего лишь через улицу.

Команда заняла исходные позиции.

Турецкий подумал, что народу он взял маловато. Уж какие-нибудь ошметки от армии у Принца остались. Здесь сейчас такое заварится!

Но делать было нечего. Голос изнутри то стихал, то заходился новой истошной силой.

Патлатый постучал в ворота, сонно зевнул, позвякал ведром.

– Чего тебе, парень? – вполне дружелюбно спросили через окошко. Но как-то уж очень быстро спросили.

– Так Эдуард Николаевич просил зайти с утречка. На лов вместе идем.

Какое– то время охранник соображал.

– А ты кто?

– Веня Ерофеев, – нагло ответил Патлатый.

«Ох, проколется, – выругался про себя Турецкий. – Пижон долбаный!»

– Сейчас спрошу.

– Может, запустите? Чего мне на улице?

И калитка отворилась.

Фээсбэшник уложил охранника профессионально. Турецкий только услышал короткий вздох.

– Ты бы себе попроще имя-то придумал, – не удержался он от замечания.

– А это мое имя и есть, – удивился патлатый.

Он приоткрыл калитку, впуская внутрь спецназовцев и оперативников.

Турецкий прошмыгнул первым. Грязнов следом. И застыли. Крик женский стих.

И вдруг откуда-то из глубины дома раздались три отчетливых хлопка.

Все, дальше ждать было нельзя. Команда кинулась по двору, Турецкий и Грязнов – к крыльцу.

Перестрелки особой не было. Нескольких мужиков положили без звука.

А когда ворвались в дом, поняли, что топчутся на месте. В комнатах пусто – только ревет в углу девчонка-служанка. И тычет пальцем вниз.

– Там, в подвале…

– Не надо, – сказал Принц, когда Турецкий с командой влетел в подвал. Он держал в руках голову пацана и прижимал к его виску пистолет. – Не стоит. Я убью своего сына, если вы сделаете хоть шаг.

«Его сын умер, – подумал Турецкий. – Что, еще один, как у Поляка?»

– Я ясно выразился?

«Он выстрелит, – подумал Турецкий. – Он кончит пацана. Я это знаю».

Принц отступил к дверке. Открылась за ним жуть – окровавленная куча. С трудом угадывалась женщина. Лицо изрезано, волосы содраны с мясом.

– Я уйду сюда, а вы – нет, – сказал Принц.

– Ты его сын? – спросил Турецкий у пацана.

– Нет, – ответил мальчишка. – Не сын…

Мне надо было только прийти обратно. Незаметно прийти. А там, дальше, – хрен с ним. Там можно и заметно.

Короче, люк, из которого я вылез на «Студенческой», как сквозь землю провалился. Знал бы, что буду возвращаться, запомнил бы. Но я же и думать не мог.