Татьяна Столбова - Смерть по сценарию

Соседи выслушали его и даже поаплодировали, но потом разошлись по своим комнатам, оставив без внимания призыв маленького, очень умного русского. Двери захлопывались одна за другой. Маленький, очень умный русский при каждом хлопке вздрагивал и желал заплакать. Он боялся, что в одиночку не сможет найти своих дорогих друзей. Но выхода не было. Он вернулся в комнату и стал собираться в дорогу. В старый потертый чемодан он положил чистые трусы, чистые носки и тоже чистую, всего с одной дыркой майку; новые папины брюки; ботинки; полиэтиленовый пакете куском колбасы, луковицей и горбушкой хлеба; пачку папирос; орфографический словарь и сверху прикрыл все это великолепным пиджаком типа фрака, который месяц назад ему подарил Большой Еврей.

Затем он выпил чашку чаю, съел огурец, сосиску и отправился в путь...

Линник остановился.

— Тонь, это все, что нам рассказал в тот вечер Миша. Поэтому я так хорошо запомнил. А конец истории мне пересказывал Михалев, через два дня после Мишиной гибели. Сама понимаешь, он передал мне так, как запомнил, своими словами, а это уже не то.

— Пусть будет михалевский вариант, — согласилась я. — Давай дальше.

— Дальше — коротко. Маленький, очень умный русский полгода бродил по городу, искал друзей. Он истаскал две пары ботинок, свои и папины брюки и теперь носил фрак Большого Еврея и тренировочные штаны, подаренные ему в одной подворотне одним добрым человеком. Он не написал за это время ни строчки и поэтому не получил ни одного гонорара. Он ел то, что Бог послал, а пил то, что пили такие же, как он, бродяги, каждый из которых искал в огромном городе что-то свое, дорогое и близкое. Иногда маленький, очень умный русский подходил к общежитию и подолгу смотрел на свое окно, надеясь увидеть там круглую голову Большого Якута либо взлохмаченную голову Большого Еврея. Но в их комнате, видимо, уже жили другие люди. Маленький, очень умный русский заметил цветастые занавески, которых у него и его друзей в помине не было, горшок с каким-то непонятным деревом и толстую деревенскую косу с красным бантом. Коса была последним доказательством того, что Большой Якут и Большой Еврей так и не вернулись домой.

Как-то раз, проснувшись среди ночи на чердаке между котом и мышью, маленький, очень умный русский почувствовал сильную тоску по своей кровати, которая стояла между кроватью Большого Якута и кроватью Большого Еврея. Он встал, спустился на улицу и пошагал к общежитию. Одно окно на первом этаже было разбито. Маленький, очень умный русский осторожно вынул осколки стекла и влез внутрь. Он оказался в женском туалете. Перепрыгнув через лужу на полу, он вышел в коридор, поднялся по лестнице на свой пятый этаж и подошел к своей комнате. Из-за двери слышалось тяжелое дыхание. Маленький, очень умный русский сунул в замочную скважину ключ, который носил на веревочке, повернул раз, и дверь открылась. Он ступил в комнату, не дыша от волнения. Желтая луна по-прежнему светила в окно. В ее тусклых отблесках маленький, очень умный русский увидел кровать Большого Якута и на ней — самого Большого Якута в обнимку с девушкой, чья толстая деревенская коса с красным бантом свисала до пола. А на кровати Большого Еврея он увидел незнакомого молодого человека, совершенно черного, в белой бейсбольной кепке. Незнакомец был гораздо короче и уже, чем Большой Еврей, но, как показалось маленькому, очень умному русскому, занимал гораздо больше места, чем прежний владелец кровати — Большой Еврей. Собственная же кровать маленького, очень умного русского стояла на прежнем месте, застеленная тем же старым покрывалом, и на нем лежал букет увядших гвоздик... Маленький, очень умный русский понял, что последний оставшийся друг, Большой Якут, любил его как прежде. От этой мысли слезы навернулись ему на глаза. Он прислонился к стене плечом и заплакал...

— Все? — мрачно поинтересовалась я.

— Все. Михалев говорит, что на самом-то деле и это еще не конец. Мол, Миша оборвал фразу, сказал: «А теперь реклама на канале...» — и на этом перевел разговор. Он вообще никогда не любил говорить много.

— Удручающее впечатление... — пробормотала я.

— От Мишиной истории? Возможно. Сандалов реагировал так же. По-моему, он даже прослезился.

— А Миша что?

— А что Миша? Не обратил на Сандалова никакого внимания. А нам сказал, чтобы мы не искали в этой истории аллегорий. Мол, нет там ничего такого, нет подтекста. Просто такая история, и все.

Я покачала головой: меня одолевали сомнения. Миша — и Большой Якут со своей странной компанией? Что-то тут не то.