Татьяна Столбова: Смерть по сценарию

Вот и все. Ничего особенного вроде бы не произошло. Но некоторое время спустя, совсем недавно, был издан четвертый роман Кукушкинса «Три дня в апреле», где Мадам, к своему изумлению, обнаружила ту Мишину фразу — слово в слово. Он не мог знать ее, если сам же и не придумал. В «Корму», как узнал позже Саврасов, рукопись этого романа попала лишь в ноябре, так что в конце лета о Светлом Лике знал один автор, и больше никто.

Итак, все сходилось на одном человеке — Мише Михайловском.

При мысли о том, что он и есть Кукушкинс, Ониксу становилось худо. Убийство Миши он видел сейчас в ином свете. Да и все теперь приобретало особое значение...

Без пяти семь Сахаров заметил вдалеке крупную фигуру Менро. Федя шел быстрым, размашистым шагом, бормотал что-то себе под нос и время от времени подскакивал.

Оникс пересек двор и встал у него на пути.

Занятый своими мыслями, Менро едва не врезался в оперативника. Узнав его, он удивленно и радостно вскрикнул, чем ужасно напугал проходящую мимо бабульку.

— Оникс Владимирович! Какими судьбами?

— Тоню Антонову жду, — сообщил Сахаров. — Должна была к шести домой прийти, а ее нет. Вы не знаете, Федя, где она может быть?

Менро задумчиво покачал головой:

— Не знаю... Завтра у них последний день съемок, они, конечно, будут отмечать, но это завтра. А сегодня... Не представляю...

— Ну пошли тогда... — вздохнул Оникс.

— Куда?

— К вам домой, куда же еще...

Все тридцать метров по дороге до дома Сахаров удерживал Федю, который порывался сбегать в магазин за водкой. У самого подъезда он, с невыразимой печалью глядя черными влажными глазами на оперативника, остановился и сказал: «Дорогой мой, вы уверены в том, что трезвость — это норма жизни?» И, получив утвердительный ответ, понурил голову и зашел внутрь.

Из Фединой квартиры Сахаров прежде всего позвонил Тоне домой. Ее не было. Он попрощался с Петей и набрал номер Линника.

Паша Линник, по-видимому, пребывал в состоянии глубокой депрессии. Тусклым безжизненным голосом он ответил Ониксу, что не видел Тоню со вчерашнего дня, потом повесил трубку.

Вадим Борисович Жеватович проинформировал оперативника, что съемки закончились ровно в пять часов вечера, после чего все разошлись. Он не обратил внимания, с кем ушла Тоня. Наверное, с Саврасовым?

Саврасов тоже не знал, где она, но предположил, что, возможно, поехала в больницу к Мадам. Нет, Оникс точно знал, что ее там не было...

— Черт побери! — с досадой воскликнул он, бросая трубку. — Ну куда она могла подеваться?

Менро поставил перед оперативником чашку чаю, рядом положил собственноручно вышитую салфетку и сел напротив, подперев рукой свою большую голову. Пока Сахаров, обжигаясь, пил чай, он смотрел на него материнским взглядом и сочувственно вздыхал.

Наконец Сахарову надоели эти взгляды и эти вздохи.

— Хватит вздыхать, Федя, — буркнул он, отодвигая чашку. — Давайте действовать.

— Я готов, — встрепенулся Менро. — Что нужно делать?

— Постарайтесь вспомнить, с кем Тоня общалась последнее время. К кому она могла поехать?

— Ну-у-у... — протянул разочарованно Менро. — Откуда ж мне знать? Она с Саврасовым дружит, но ему вы только что звонили... А Мадам в больнице....

— Сколько времени? — перебил Сахаров.

— Половина восьмого...

— Черт... Черт!

Он заволновался всерьез. Еще вчера он спокойно предположил бы, что Тоня поехала в гости к подружке, или отправилась в кино, или просто пошла погулять по городу, и перенес бы встречу с ней на другой день. Но сегодня все изменилось. Оникс знал, кто убийца. И один-един-ственный факт заставлял его поторопиться: Тоня была влюблена в этого монстра.

Конечно, днем он справился на студии о Денисе Климове. Ему сказали, что он занят у Михалева — сначала в павильоне, потом на натуре, в области, до среды. Это успокаивало. Тоня вряд ли поехала бы с ним на съемки. Но Сахаров должен был знать это абсолютно точно. Только тогда он смог бы действительно успокоиться...

— А знаете, — вдруг сказал Менро, — я пару раз видел Тоню с Людой Невзоровой. Может, ей позвонить?

Под насмешливым взглядом Дениса я сложила роман Кукушкинса в папку, а папку убрала в сумку. Руки дрожали, и папка никак не хотела впихиваться.

— Тебе помочь? — спросил Денис.

— Справлюсь, — ответила я.

Мне было неприятно, что он видит, как я его боюсь. Должно быть, сознание своей кратковременной, но зато беспредельной власти надо мной доставляло ему немалое удовольствие и в какой-то мере забавляло. Я могла его понять: у него и в самом деле была интересная роль. А вот у меня — не очень...