Оксана Обухова - Мисс Марпл из коммуналки

– Баба Надя, да при чем здесь самогонщики?! Народ кто-то химией травит!

Надежда Прохоровна пошевелила губами, прогнала перед мысленным взором шеренгу ловкачей, способных ради наживы людей травить, и пробормотала:

– И что ж за пакостник такой у нас тут завелся…

– Вот и я о том же.

Соседи помолчали немного, и баба Надя выдвинула предложение:

– Ты вот что, Алешка. Отнеси котика на экспертизу, а я тебе разузнаю, откуда алкаши эту гадость таскают. Сделаешь, как я прошу?

Участковый бочком вернулся на стул. «Ченч» вроде бы представлялся обоюдовыгодным. О таком помощнике следствия, как баба Надя, можно только помечтать: она в квартале каждую собаку по имени знает. И собаку, и алкаша, и дворовых кумушек. Тут родилась, тут выросла, тут когда-то в дружинниках в дозор ходила…

Но вот нести вырытого из могилки в садике кота… И главное – кому? Бубенцов молниеносно представил негодующее лицо медэксперта Васильчикова, хорошо знакомого по встречам на его «земле»…

«Алеша, Алеша, какие коты?! Я криминальных жмуров вскрывать не успеваю!»

«Может, отнести Геркулеса Людмиле Яновне?.. Она тетка сердечная, особенно если коробку конфет к просьбе присовокупить… И шампанское.

Затрат затея стоит. Тут дело строгачом попахивает. Да и смерти могут продолжиться…»

– Ладно, баба Надя. Считай, договорились.

Надежда Прохоровна повторила жест, приподнимающий грудь, улыбнулась, демонстрируя качественный зубопротезный набор, и пробасила:

– Только смотри не обмани, Алешка. Я на тебя надеюсь.

– Хорошо, хорошо, – вернул улыбку Бубенцов. – Так что у вас там с Геркулесом произошло?

– Так я тебе рассказывала. Прибег с гулянки, Софа ему последнее молоко в мисочку…

– Я не о том, баба Надя, – изображая усердие, перебил участковый. – Кто из посторонних бывал в квартире, когда начатое молоко уже стояло в холодильнике?

– А-а-а, – уважительно протянула Губкина и тут же четко ответила на поставленный вопрос: – Никто. Только я и Софа. Племянница к нам еще в гости приезжала, но к тому времени вроде как уехала…

– Чья племянница? – поднял брови лейтенант. Соседок из сороковой квартиры он знал отлично и ни о каких родственниках раньше не слышал. Только о двоюродной сестре бабы Нади, но та умерла два года назад в Питере.

– Ой, – заерзала, заскрипела стулом Надежда Прохоровна, – дак разве ж я тебе не говорила?! Племянницу, точнее, внучку Софа из Перми вызвала! Троюродную! Зовут Анастасия, работает фельдшером на подстанции, хочет в Москву перебираться…

– Так-так-так, – забубнил участковый.

Промерзший на рыбалке зуб согрелся, перестал нудить. За окном лил дождь. В кабинете тепло, обогреватель шпарит, и занят он непосредственным делом – работает с населением, жалобу рассматривает. Попозже можно будет и чайку вскипятить… А то из-за этого проклятого зуба маковой росинки во рту не было.

– И откуда эта внучка-племянница взялась? Так вдруг…

– Из Перми.

– Это я понял, – терпеливо кивнул отогревшийся душой Бубенцов. – Почему раньше баба Клава говорила, что нет у них с Софьей Тихоновной никаких родственников?

– А потому, – Надежда Прохоровна наклонилась вперед и зашептала, – что Настин дед первого мужа Клавдии в НКВД сдал. В контрах они.

– Да что вы говорите?!

– Да-да. Донос написал, Эммануила Сигизмундовича в пятьдесят втором и взяли. Он на дому золотые коронки делал, вечером за ним пришли и в тюрьму свезли. Сигизмундович даже до суда не дожил. Заболел в камере воспалением легких и за две недели в больничке сгорел. Так-то вот.

Лейтенант задумчиво побарабанил пальцами по столу. О первом муже Клавдии Тихоновны Эммануиле Сигизмундовиче, почему-то Скворцове, он краем уха слышал. Вроде бы тот действительно был дантистом, причем питерским. Сюда уже после войны приехал и поселился у жены. И дантистом он, говорят, был хорошим. В его протезах по сорок лет гуляли…

Но вот о том, что умер врач в тюрьме, слышал впервые.

А баба Надя тем временем рассказывала:

– Михей-то, доносчик, был мужем двоюродной сестры Клавдии – Лиды. Приехали они из деревни в пятьдесят первом, Михей на работу охранником в НКВД устроился, Лида на завод пошла, а поселились у Клавдии. Та им угол в большой комнате определила, приютила по-родственному, а вишь, как отплатили – мужа в НКВД сдали.

– Бывает же такое…

– Бывает, бывает, – покивала баба Надя. – В те времена и не эдакое было. И вот Клава тогда сказала: знать не хочу об этих родственничках, забыть о них – и все.