Алексей Макеев - Чистосердечное убийство

— Просто Мария. — Строева обворожительно улыбнулась. — Думаю, что до отчества мне еще далековато. Как и до ролей почтенных матрон.

— Что вы! — Изюмов смутился. — Конечно. Простите великодушно. А не согласитесь ли вы, Мария, посетить наш университет? Я имею в виду ежегодный конкурс самодеятельности «Студенческая весна». Будет просто замечательно, если начинающих артистов поприветствует прима столичного театра. Может, вы что-то споете? Я слышал в вашем исполнении несколько весьма душевных романсов.

— Не знаю. — Алена почти естественно огорчилась. — Я хотела свозить нашу гостью на Самарскую Луку. А еще у нас открывается выставка.

— Подожди, Алена, — остановила Маша подругу. — Это тоже очень интересно. Молодые талантливые ребята, которые хотят и, наверное, могут. Им интересно, их манит сцена! А тут я как поощрение, ответ большого искусства. Это же очень хороший стимул для них. — Маша повернулась к Гурову и улыбнулась совсем по-домашнему.

Эту улыбку видел только он. Она предназначалась лишь ему. В груди сыщика потеплело, и вся эта игра на миг отошла на второй план.

«Что-то я и в самом деле расслабился с этими двумя авантюристками от искусства, — подумал он. — Пора включаться и создавать свой образ в этом фарсе».

— А что! — уверенно заявил Гуров, выходя из-за спины Маши. — В этом есть свой резон. Большое искусство пришло поддержать тех, кто только начинает свой путь. Вдруг хотя бы несколько парней и девушек в дальнейшем неожиданно для себя свяжут жизнь с прекрасным. Неважно, с чем именно. Пусть они станут писателями, сценаристами, режиссерами или актерами, но получат моральную поддержку прямо сейчас, увидят, что мир высокого искусства не равнодушен к их порывам. Я думаю, что тебе, Маша, надо соглашаться.

Они не оговаривали заранее, как будут обращаться друг к другу. Гуров решил, что их троица должна быть на «ты». Это даст ему большую свободу действия и поведения в кулуарах. Ведь он с самой Марией Строевой на короткой ноге.

Бросив взгляд в сторону профессора, Гуров заметил, как тот с завистью посмотрел на загадочного друга Алены. Он и с ней, культурно выражаясь, дружит, и со знаменитой Строевой близко знаком. Не иначе какой-нибудь продюсер или меценат.

— Что же делать? — Алена на миг надула полные губки, а потом как будто мгновенно передумала огорчаться. — Ладно, тогда и я с вами! Я же должна примазаться к славе подруги. И вообще сегодня Маша — моя протеже.

В студенческий клуб они поехали на следующий день. Сияющий профессор Изюмов в костюме и бабочке снова припал к ручке столичной знаменитости, и Маша мгновенно, прямо в коридоре, ведущем к зрительному залу, попала в окружение тех, кого проректор счел необходимым представить актрисе Строевой.

— Я предлагаю оставить ее в своем кругу, — шепнула Алена, намеренно коснувшись уха Гурова губами. — Пошли в зал, послушаем, осмотримся.

Но к ним тут же подошла полненькая девушка, видимо, из местных активисток, и принялась старательно оказывать покровительство и выражать заботу о гостях. Она представилась Валентиной, засыпала визитеров сведениями о клубе, информацией о студенческой художественной самодеятельности, беспрестанно тыкала руками в фотографии, развешанные на стенах. Гуров старательно подыгрывал девочке, а Алена просто сияла очарованием и милостиво позволяла вести себя в зал.

Они успели вовремя. Хотя, как потом догадался Гуров, начало сегодняшнего вечера его устроители вполне могли задержать до приезда Строевой. Начинался второй день общеуниверситетского конкурса художественной самодеятельности «Студенческая весна». Алену с Гуровым усадили в шестом, специально выделенном ряду, где размещалось жюри за маленькими столиками, местное руководство, обязанное присутствовать тут по должности, и именитые гости. Гуров с интересом смотрел по сторонам, пока еще не погасили верхний свет.

Зал был вполне приличный, наверное, он недавно пережил капитальный ремонт. Все новенькое, блестящее, но не хватало чего-то консервативного, чисто университетского. Тяжелых занавесей, старомодных люстр и бра, лепнины на стенах, драпировки или еще чего-то в этом роде. Гуров почему-то считал, что старинное слово «университет» должно отражаться как во внутренних интерьерах, так и во внешнем облике вуза. Но такое он видел лишь в МГУ. Остальные учебные заведения, в которых ему удалось побывать в Москве и других городах, постепенно утрачивали этот шарм старины. Наверное, так и должно быть. Не зря же Станислав Крячко говорил: «Что вы хотите, ребята, двадцать первый век на дворе».