Алексей Макеев - Чистосердечное убийство

Дурак! Такими словами не успокаивают! От них только еще страшнее становится!

Оля совсем потеряла над собой контроль. Ею овладела паника, она рвала руку, пыталась вскочить на кровати, но щит, на котором сидела пленница, вдруг стал съезжать, грозя опрокинуться. Еще немного, и она сломала бы себе привязанную руку.

Парень понял, что Олю охватила истерика. Он схватил ее, стал прижимать к грязной вонючей постели. Но Оля почувствовала прикосновения его рук, начала вырываться еще сильнее и истошно кричать.

Парень навалился на нее всем телом, пытаясь не дать девушке упасть на пол и повредить себе руку. Эта близость совсем его распалила. Он сначала держал Олю за руку, хватал за поясницу, но постепенно его руки стали смелее шарить по ее телу, нащупали грудь. Слюнявые губы поползли по шее, щеке. Он уже не просто прижимал девичье тело к себе, навалился на него всем своим весом, пытаясь коленом разжать ее ноги.

Оля поняла, что сил не хватает. Еще несколько секунд такой дикой борьбы, и она совсем обессилит. Тогда случится ужасное, мерзкое, гадкое. Девушка теряла силы, чувствовала, как ледяные руки шарят по ее бедру, нащупывают резинку трусиков.

Оля заплакала навзрыд от слабости и отчаяния. Сил больше не осталось, она была во власти этого гада. Девушка потеряла мать в раннем детстве и не помнила даже ее лица.

Она вдруг громко закричала:

— Мама! Мама!

Голос эхом прокатился под железными ржавыми сводами и затерялся в гуле странного механизма. Жадные руки уже стянули с нее трусики, схватили и выбросили такую совсем уж интимную вещь, как гигиеническую прокладку. Он рывком раздвинул ей ноги и схватил ладонью за самое сокровенное.

Олю вырвало прямо себе на грудь. Ее выворачивало наизнанку, она захлебывалась в рвотных массах и снова начала биться в конвульсиях.

Тут в помещении гулко прозвучал чей-то грозный властный голос. Насильник мгновенно соскочил с кровати, и Оля увидела плечистого молодого мужчину с бычьей шеей, крупной головой и маленькими глазами. Он что-то резко сказал негодяю и, кажется, выгнал его.

Оля с трудом повернулась на бок, закашлялась и стала отплевываться прямо на одеяла. Она судорожно нащупывала свободной правой рукой подол своего платья, со стыдом понимая, что лежит по пояс голая перед мужиком. Девушка кое-как закрыла тело, подтянула ноги к груди, сжалась в позе эмбриона. Еще в утробе матери это положение было самым удобным, давало покой.

Она не сразу поняла, что этот субъект, который наверняка был тут начальником, ушел. Но дверь оставалась открытой наполовину. Слабенькая мысль о побеге шевельнулась в уставшем, измученном мозгу девушки. Она лежала, ощущая, как саднит горло от желудочной кислоты, как воняет рвотными массами ее постель. Оля чувствовала, какая она грязная, мерзкая, гадкая.

Мужчина вернулся и швырнул на постель что-то белое, видимо, простыни. Чья-то рука поставила у входа табурет и ведро воды. Главный подошел, чем-то щелкнул, и освобожденная рука Ольги бессильно упала рядом с ней. Кисть болела неимоверно, но девушка даже не застонала. Она просто сгребла на себя белые простыни, чтобы хоть чем-то закрыться от страшных мерзких личностей. Девушку трясло от мысли о том, что ее чуть-чуть не изнасиловали. Зубы пленницы стучали так, что она не смогла бы сказать и слова, если бы ее стали сейчас о чем-то спрашивать.

— Так, лежи и слушай! — сказал мужчина властным голосом. — Ты здесь пробудешь ровно столько, сколько понадобится твоему папе, чтобы понять, что именно от него требуется. А то вы оба стали какими-то болтливыми.

— Я не ничего не понимаю. — Оля всхлипнула. — Зачем вы меня мучаете?

— Я приказал молчать! — прикрикнул мужчина. — Твой отец должен взять на себя вину в одном деле. Ты догадываешься, о чем я говорю. Ты наша гарантия, что он будет послушным, потому что не хочет, чтобы мы тебя убили. Осталось только убедить девочку быть послушной. К кому ты ходила в полицию, что говорила?

— Меня вызывали и расспрашивали, — сквозь слезы ответила Оля.

Девушка страшно боялась, но вдруг отчетливо поняла, что ей ни в коем случае нельзя рассказывать про полковника Гурова. Она не успела подумать о вопросах, которые он задавал ей, о его участии в расследовании, но именно сейчас как-то все сразу поняла. Это было как просветление. Теперь Оля не сомневалась в том, что этот полковник из Москвы не просто так вмешался в дело. Он не верил в виновность отца. Этим бандитам не нужно знать про Льва Ивановича Гурова.