Филлис Джеймс - Взгляд на убийство

— Нагль! Ты здесь? Нагль! Открой же дверь!

Далглиш ступил в сторону и рывком распахнул дверь.

Хрупкая фигурка сделала несколько шагов вперед, в оазис света люминесцентных ламп. Большие глаза пришедшей стали еще больше и перебегали с лица на лицо, словно глаза непонятливого ребенка. Всхлипнув, она прижала к груди сумочку, будто пыталась защитить ее. Нагль подскочил к ней, выхватил сумочку и бросил ее Далглишу. Сумочка оказалась в руках детектива, и он ощутил пальцами тепло кожезаменителя. Нагль попытался овладеть голосом, но в нем явно слышались возбуждение и триумф:

— Загляните внутрь, старший инспектор! Нет, подождите минутку. Сначала я скажу вам, что вы там обнаружите. В сумочке лежит подписанное признание в убийстве Энид Болам и сто фунтов стерлингов в купюрах — первый взнос на мой счет в банке, чтобы я держал язык за зубами.

Он обернулся к своей посетительнице:

— Извини, малышка. Я считал, что все будет иначе. Мне в самом деле хотелось молчать об увиденном, но с вечера прошлой пятницы кое-что существенно изменилось. Теперь необходимо побеспокоиться о самом себе, чтобы на меня не повесили обвинение в убийстве. Увы! Наш маленький договор останется невыполненным.

Но Марион Болам его уже не слышала, она была без сознания.

Два месяца спустя суд рассматривал дело Марион Грейс Болам, которой предъявили обвинение в убийстве двоюродной сестры. Капризная осень превратилась в зиму, и Далглиш в одиночестве возвращался в управление под серым одеялом неба, провисающего от тяжести снеговых туч. Уже падали первые влажные снежинки, тихо таявшие на лице. В кабинете шефа горел свет и были опущены шторы, не впуская внутрь сверкание реки, ожерелье света вдоль набережной и холодную инерцию второй половины зимнего дня. Далглиш сделал краткий доклад. Шеф выслушал его не перебивая, а затем сказал:

— Думаю, они попытаются уменьшить наказание. Как выглядит женщина?

— В общем-то спокойной… Как ребенок, знающий, что был непослушным, и надеющийся на то, что взрослые посмотрят сквозь пальцы на его шалости. Она не чувствует очень большой вины за собой. Думаю, за исключением обычной для женщины вины в том, что ее разоблачили.

— Это был совершенно прямолинейный случай, — сказал шеф. — Очевидный подозреваемый, очевидный мотив.

Видимо, слишком прямолинейный для меня, — с горечью произнес Далглиш. — Если этот случай не излечит меня от самонадеянности, толку не будет. Если бы я обращал больше внимания на очевидные вещи, мне следовало бы задаться вопросом, почему она не вернулась на Реттингер-стрит до одиннадцати, когда закончились передачи по телевидению. Конечно, она была с Наглем и они договаривались о выплате денег этому шантажисту. Они встретились в парке святого Иакова. Парень понял свои шансы, когда вошел в регистратуру и увидел, что она нагнулась над телом кузины. Он наблюдал за ней, пока она что-то не услышала. Тогда он исчез оттуда с обычной ловкостью. Конечно, именно он так осторожно положил статуэтку на тело. И даже эта яркая деталь увела меня в сторону. Я просто не представлял себе Марион Болам, делающей такой пренебрежительный заключительный жест. Но это и в самом деле преступление, разгадка которого лежала на поверхности. Болам фактически даже не делала попытки замести следы. Резиновые перчатки, которые тогда надела, снова оказались в кармане ее формы медсестры. Орудием преступления послужило то, что попалось под руку. Она не пыталась вовлечь в преступление кого-нибудь еще. Она даже не пыталась серьезно подумать. В шесть двадцать она позвонила в главную канцелярию и попросила Нагля пока не спускаться за бельем для прачечной. Он не умолчал об этом звонке, но это дало мне еще одну возможность остаться излишне хитроумным. Затем медсестра Болам позвонила кузине. Она не могла быть абсолютно уверена, что Энид придет одна, и это вполне оправдывают разбросанные медицинские записи на полу. Затем она подождала свою жертву в регистратуре, держа в руке злополучную статуэтку и приготовив в кармане стамеску. К несчастью, в клинику тайно вернулся Нагль, побывав у почтового ящика. Он подслушал звонок мисс Болам секретаре правления и решил уничтожить историю болезни Фентона. Ему показалось наиболее безопасным сунуть ее в топку бойлера. Обнаруженное убийство заставило его, изменить свой план, да он и не видел возможности осуществить задуманное с тех пор, как было обнаружено тело и регистратуру опечатали. У медсестры Болам, конечно, не было возможности выбрать более подходящее время. Вечером в среду она узнала, что Энид собирается изменить свое завещание. Вечер пятницы был самым ближайшим промежутком времени, когда проводился сеанс лечения ЛСД и когда подвал был в ее распоряжении. Она не могла действовать раньше и не решилась бы на такое действие потом.