Сидни Шелдон - Узы крови

Всей душой Анна надеялась, что время изменит отношение Вальтера к детям, и ночами молилась об этом. И время действительно изменило его отношение к ним, сделав его еще более злым. Он стал просто ненавидеть малышей. Вначале Анна убеждала себя, что Вальтер хочет, чтобы она принадлежала только ему, что он не желает делить ее ни с кем. Но со временем она поняла, что о любви к ней и речи быть не могло. Скорей дело было в ненависти к ней. Отец оказался прав. Вальтер женился на ней ради денег. Но на пути к ним встали дети. Ему необходимо было от них избавиться во что бы то ни стало. Все чаще и чаще стал он убеждать Анну продать свою долю акций.

– Сэм не имеет права мешать нам! Возьми деньги и махнем отсюда. Ты и я, больше нам никто не нужен.

Она молча смотрела на него.

– А дети?

Глаза его лихорадочно блестели.

– При чем здесь дети? Разговор о нас с тобой. Нам необходимо избавиться от них. Мы должны это сделать ради самих себя.

Вот тогда она в полной мере осознала, что он сумасшедший. И ужаснулась. Вальтер к этому времени уволил всю домашнюю прислугу за исключением уборщицы, приходившей к ним прибирать один раз в неделю. Анна и дети остались одни в доме, полностью в его власти. Его необходимо было изолировать от семьи. Вылечить его уже, видимо, было невозможно. В пятнадцатом веке сумасшедших обычно собирали вместе и сажали в своеобразный плавучий дом, Narrenschiffe, корабль дураков, но в наше время у современной медицины не могло не быть средств как-нибудь все же помочь Вальтеру.

И вот в этот сентябрьский день Анна, съежившись, сидела на полу своей спальни, в которой Вальтер запер ее, и ждала его возвращения. Она знала, что ей делать. Ради него, ради себя и ради своих детей. Пошатываясь, она встала и направилась к телефону. Помедлив, решительно подняла трубку и стала набирать 110, номер экстренного вызова полиции.

В ушах зазвучал незнакомый голос:

– Hallo. Hier ist der Polizei. Kann ich Ihnen helfen?

– Ja, bitte! – голос ее дрожал. – Ich…

Рука, вдруг неожиданно появившаяся из ниоткуда, вырвала у нее трубку и с силой бросила на рычаг.

Анна в ужасе отпрянула.

– Пожалуйста, – отступая захныкала она, – не бей меня.

Вальтер с горящими, бешеными глазами медленно надвигался на нее и вкрадчиво тихо, так, что она едва различала слова, говорил:

– Либхен, я и пальцем не трону тебя. Я люблю тебя, ты же знаешь!

Он прикоснулся к ней, и от его прикосновения кожа у нее пошла мурашками.

– Никакой полиции нам ведь не надо, правда?

Она утвердительно кивнула, не смея от ужаса раскрыть рта.

– Во всем виноваты дети, Анна. Мы избавимся от них. Я…

Внизу зазвенел дверной колокольчик. Вальтер застыл на месте. Звонок повторился.

– Жди меня здесь, – приказал он. – Пойду узнаю, в чем дело.

Боясь шевельнуться, она молча смотрела, как он вышел из комнаты, как с силой захлопнул за собой дверь, слышала, как с наружной стороны щелкнул замок.

В ушах назойливо звучало:

«Жди меня здесь»!

Вальтер Гасснер сбежал вниз, подошел к входной двери и открыл ее. На пороге стоял человек в серой униформе посыльного. В руках он держал большой конверт.

– Я обязан передать это лично в руки господину и госпоже Гасснер.

– Давайте, – сказал Вальтер. – Я – Вальтер Гасснер.

Он закрыл дверь, посмотрел на конверт, затем вскрыл его. Медленно прочитал содержащееся в нем сообщение:

С ГЛУБОКИМ ПРИСКОРБИЕМ СООБЩАЕМ, ЧТО СЭМ РОФФ ПОГИБ ПРИ ВОСХОЖДЕНИИ.

ПРОСИМ ПРИБЫТЬ В ЦЮРИХ В ПЯТНИЦУ ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ ДНЯ ДЛЯ ЭКСТРЕННОГО СОВЕЩАНИЯ СОВЕТА ДИРЕКТОРОВ.

Внизу стояла подпись: «Рис Уильямз».

Иво Палацци стоял посреди спальни с залитым кровью лицом.

– Mamma mia! Mi hai rovinato!

– Губить тебя, паршивый figlio di putana? Да это только маленький задаток, – кричала ему в лицо Донателла.

Разговор этот происходил в огромной спальне их квартиры на виа Монтеминайо; они стояли друг против друга нагишом. Более чувственной и более пьянящей плоти, чем тело Донателлы, Иво Палацци никогда не видел, и даже сейчас, когда кровь сочилась с его оцарапанного Донателлой лица, он почувствовал, как у него привычно-сладостно заныло между ногами. Dio, она воистину была красавицей! Целомудрие и порочность, непостижимо сочетавшиеся в ней, сводили его с ума. У нее было лицо пантеры, широкоскуло, с косо посаженными глазами, полные, алые губы, целовавшие его, сосавшие его и… нет, лучше сейчас об этом не думать. Он схватил со стула какую-то белую материю, чтобы вытереть кровь с лица, и слишком поздно сообразил, что это его рубашка. Донателла стояла прямо в центре их огромной двуспальной кровати и во все горло орала: