Юлия Павлова - Финт покойной тети

— Добрый вечер, Настя, извини, что задержалась на пятнадцать минут, но я с полдороги вернулась, своего пса дома оставила, а то утром здесь сумасшедший собачий дом получился. А что, благоверный твой еще не вернулся?

— Не-ет. Сейчас что, десятый час?

— Да.

Татьяна Степановна не стала выяснять, как я отношусь к опозданию Алексея, у меня на лице все было написано. Она поймала Стерву, нацепила поводок.

— А как быть с этой, с Муркой?

— С Зорькой. Вот ключи у зеркала, выгуляйте ее тоже.

За полчаса я три раза позвонила в квартиру Леши, но телефон отвечал десятком длинных гудков. Татьяна Степановна, вернувшись, усадила у порога Зорьку и пошла мыть Стерву, вымазавшуюся в мокрой глине по уши.

— А большую я наверху помою, жалко твою ванну, быстро замараем.

— Татьяна Степановна, вы обойдите, пожалуйста, всю квартиру, я волнуюсь. Вдруг он там лежит один в уголке и ему плохо?

— Чегой-то ему плохо? Его и нет еще. Я смотрела на окна — темно.

Тетка вернулась через несколько минут, отдала мне ключи.

— Нету там никого, одна Зорька во всей квартире. Да ты не переживай, он далеко от тебя не денется. Погуляет и появится. А может, дела.

— Может, и дела.

До двух часов ночи, прижав к себе Стерву, я старательно смотрела художественные фильмы и публицистические передачи. В два не выдержала, опустила Стерву на пол и еще раз набрала номер Леши. Никого.

До его квартиры я добиралась минут десять, стараясь не задеть ногу в лифте и на лестничной площадке. На открывание двери прибежала Зорька, ткнулась мордой мне в плечо и… завыла. Я оттолкнула собаку, сняла с крючка гибкую обувную ложку и включила ею свет во всей квартире. Никого. Но может, не дай бог, ему плохо стало в туалете или в ванной?

В туалете было пусто.

А в ванной на полу лежал человек в кожаном плаще. На кафеле пола, на стенах, на раковине умывальника и зеркале пугающими потеками засыхала кровь.

Тошнота встала у меня в том месте горла, где у мужчин кадык. Терпкий запах крови и мужского одеколона был буквально осязаемым на ощупь. Я махнула перед собой рукой, стараясь удержать сознание и не упасть в обморок.

У меня в квартире порожек между коридором и ванной небольшой, уменьшен за счет настеленного паркета и мраморного кафеля с подогревом. Здесь порог был не для инвалидной коляски. Я могла бы доскакать до мужчины на одной ноге, но рисковала поскользнуться в луже крови.

В моей руке все еще была телефонная трубка. Я набрала «02». И сразу после этого номер маминой квартиры, но тут же дала отбой. Не нужно родителям раньше времени волноваться.

Милиция приехала почти сразу. Мужчину перевернули. Это был Григорий. Я точно знала, что тело, с которым я осталась на несколько минут одна в квартире, не Алексей. До приезда милиции было неприятно, страшновато, но не до жути.

Когда выяснилось, что это Григорий убит ножом в горло, у меня онемели от страха руки.

Нож был хороший, «Золингер», кухонный, всажен по рукоятку. Я этим ножом любила салаты резать, Леша как-то взял его себе, мясца Зорьке настрогать, и забыл принести обратно.

Никакой драмы по поводу кончины Григория я не испытывала. То есть жалко было безвременно оборванной жизни, конечно, но одновременно присутствовало раздражение. Мало того, что при жизни человек был не самый светлый, так еще умудрился, гад, погибнуть в квартире Лешеньки, моего солнышка, репутацию ему подпортить.

Милиционеры расползлись по пустой квартире. Измеряли, снимали отпечатки, звонили по телефону. Привели собаку, овчарку, которая понюхала полы, зычно рявкнула на Зорьку и уселась у порога, чихнув. Вот интересно, а когда застреленного Игорька нашли, никакую собаку не приводили.

Из спальни звонкий голос весело рассказывал кому-то:

— …А дед был жмотом страшным. Пишет он маме письмо, пусть она из Москвы привезет в деревню всего побольше, можно недорого, но обязательно побольше. Они ее с дядьями на станции вчетвером встречать будут. Прикинь, Юрка, они, значит, вчетвером, а мама до поезда должна на себе переть. Но мать отца, то есть деда моего, всю жизнь боялась…

Я смотрела, как в ванной, покрикивая на желающих войти, работал усталый мужчина средних лет. Он повесил на вешалку для полотенец кожаную длинную куртку и на корточках исследовал тело Григория и следы.

Голос из спальни продолжал весело вещать:

— …Матери только-только дали комнату в коммуналке, и соседей она тоже боялась. Соседка ее пилила за плохое мытье полов в общественных местах, а сосед постоянно щипал и, когда жена работала в ночную, рвался в комнату с мерзавчиком водки. Ну а в деревню ей обязательно ехать нужно было. Как же, пять лет уже отпахала на фабрике «Красная Заря», москвичкой стала, надо перед родственниками похвалиться. Денег, естественно, ноль целых фиг десятых.