Юлия Павлова - Если женщина хочет…

Вставать в шесть часов утра, если тебе на работу к двенадцати, — себя не любить. Но именно из-за любви к себе Людмила ежеутренне надевала на ноги кроссовки и бежала по краю городского парка на бульвар Станкостроителей, к не работающему лет тридцать фонтану.

Около него она делала три прихлопа — два притопа, наклонялась в стороны и дышала свежим воздухом. На все про все уходил час, а в семь Людмила забиралась в ванну.

Сегодня она добавила в воду мандариновых корок, намазалась до пояса новой маской и залезла в теплую воду. Утром в ванную Людмила Михайловна всегда брала какое-нибудь легкое чтиво: триллер или мистический ужастик. Волнительное — местные газеты или любовные романы — она читала только на работе.

С девяти часов начал названивать телефон. Искусственный голос определителя старательно выговаривал цифры номера звонящего. Людмила выругалась, пытаясь не морщиться в стягивающей маске.

Звонки повторялись каждые полчаса. На третьем, особенно длинном призыве, посвежевшая после процедур, с тюрбаном из полотенца на голове, Людмила подошла к телефону.

— Алло!

— Людмила Михайловна!

— Илья, я просила тебя…

— Мне очень нужны деньги…

— Илья, ты не понимаешь, куда влез, мне страшно за тебя…

Пришлось отставить трубку подальше от уха — Илья орал, разъясняя, куда Людмиле Михайловне следует засунуть свои советы и насколько он, мягко говоря, равнодушен к ее беспокойству о его судьбе.

Людмила даже не стала класть трубку, переждала, пока Илья выдохнется.

— Все сказал? Тогда имей терпение послушать меня тридцать секунд. Ты сам виноват, что вляпался. Ты занялся тем, на что не имел морального права. Это не богоугодное дело, и я не собираюсь тебе помогать, хватит! Чем дальше, тем хуже. Советую тебе поговорить с матерью и честно все рассказать…

Илья сам бросил трубку. Людмила Михайловна сняла полотенце с головы, распушила влажные волосы и пошла готовить завтрак. Вегетарианский, естественно. Илью было жаль, но помочь она ему не могла при всем желании. Парень поставил деньги выше всех ценностей, а это чревато.

С вечера было ясно, что не рассосется и не исчезнет, но все равно легла и понадеялась — авось пройдет.

В три часа ночи проснулась, села в кровати с вытаращенными глазами и долго не могла сосредоточиться ни на чем, кроме боли в правой половине лица, перетекающей в голову и в затылок, расходящейся зелеными кругами по темноте ночной комнаты.

Болел зуб. Теперь, правда, казалось, что болят все верхние зубы. Болевое эхо отдавало в глаз, в нос и горло. Было невозможно глотать, как в детстве при ангине, до того как удалили распухшие гланды.

Просидев какое-то время в кровати и покачавшись из стороны в сторону в такт почти неслышному тиканью часов, Ольга зажгла торшер у изголовья. Яркий свет болью отдался в зубе. Три часа семнадцать минут.

Муж два дня умолял дойти до кабинета, принять меры. Но она так и не смогла побороть страх перед стоматологическим креслом. Лечиться не пошла, муж обиделся. Кстати, а где муж?

Оля, сощурив глаза от давящей на мозг боли, минуты две смотрела на пустующее законное мужнино место, вспоминая, куда он вчера отпрашивался. Никуда.

Она прислушалась — в квартире тишина. Осторожно, чтобы не потревожить резким движением ноги, руки или поворотом головы ноющий зуб, Оля встала и вышла в коридор. Мужниных теплых ботинок не наблюдалось. Вчерашний след от стаявшего снега присутствовал, а ботинок не было.

Кухня тоже стояла пустая, с немытой посудой в раковине. Естественно, ей вчера было не до посуды, как и сегодня.

Вспомнив очень важное, Оля, как могла быстро, придерживая правую щеку, прошла в маленькую комнату, включила слабый свет. Дочь спала в своей кровати, положив пухлую ручку поверх одеяла и откинув голову в кудряшках на подушку. Уже хорошо.

Оля вернулась на кухню. На столе лежали пупырчатые вскрытые упаковки таблеток. Болеутоляющее, снотворное. Судя по количеству пустых ячеек, Ольга должна была спать без задних ног, так что из дома можно было не только увести мужа, но и вынести всю мебель вместе с ребенком.

Боль становилась нестерпимой.

Совершенно машинально Оля набрала рабочий номер мужа. Телефон задумчиво погудел длинными гудками, а потом сбился на короткие гудки «занято».

Между прочим, четвертый час утра. Костик не может быть на работе, вернее, не должен. А кто же в его кабинете? Оля набрала номер еще раз — занято.