Олег Шмелев - Скатерть на траве

- Почему так, Евгений Исаевич?

- Я ответы на ваш вопросник еще не писал, но я его помню. Вы ведь ради этого меня навестили?

- Конечно.

- Ну так вот, могу ответить устно. Умер Перфильев, попросту говоря, оттого, что захлебнулся, совсем немного захлебнулся, может быть, всего от одного вдоха.

Про мозг ничего пока сказать нельзя, нужно произвести гистологическое исследование, а что касается сердца, то могу утверждать совершенно определенно: у него непосредственно перед смертью случился обширный инфаркт задней стенки левого желудочка.

- Интересно, интересно.

- Да, так вот. Посторонней жидкости, то есть речной воды, в легких было совсем мало. Он ведь сделал, повидимому, всего один вдох, да и то поверхностный... Да... А насчет того, мог ли он самостоятельно двигаться в момент, предшествовавший смерти, должен вам сказать, милый Алексей Алексеич, что в таком состоянии человеку не то что двигаться, а и вздохнуть трудно... И больно... Он же испытал кинжальную боль.

Синельников вспомнил рассказ Марии Луньковой, ее слова о том, что Перфильев закричал так, словно его ударили ножом.

- Это что, термин такой - кинжальная боль? - спросил он.

- Ну, термин не термин, а у нас так принято говорить.

- Вы забыли об алкоголе, - сказал Синельников, наперед зная, что ничего Евгений Исаевич не забыл, а просто желая немного подыграть старику, не упускавшему случая показать и защитить свой высокий профессионализм.

- Я ничего никогда не забываю, - так и ответил Евгений Исаевич. - Послал в лабораторию на анализ.

- Спасибо большое. - Синельников обеими руками взял его правую руку и пожал ее.

- Не за что, милый, не за что. Будьте здоровы. А бумажку я пришлю, как только принесут анализ.

- Будьте здоровы, Евгений Исаевич.

Уходя, Синельников имел право быть довольным собою. Его версия начала обретать прочную опору - по крайней мере, со стороны судебно-медицинской экспертизы.

Сегодня ему ничего нового предпринять не удастся. Надо подробно поговорить с дочерью и сестрой Перфильева, но это невозможно, пока они не похоронят его.

Теперь для Синельникова самое важное - как можно больше узнать о том, каков он был при жизни, как прожил последние свои три года.

Глава IV

КОЕ-ЧТО ИЗ ЖИЗНИ АЛЕКСАНДРА АНТОНОВИЧА РАССКАЗЫВАЕТ СЕСТРА

Вы представляете, как это больно, когда вдруг перестаешь узнавать родного брата? Вот был человек, ты считала его верхом совершенства, преклонялась перед ним, и на твоих глазах он превращается в существо, совсем чуждое твоему идеалу, самому себе противоположное... Я ведь на шесть лет моложе Саши, он всегда был для меня идеалом... Пожалуй,я его считала скорее отцом, чем братом. Отец наш погиб на войне. В сорок пятом мне было восемь лет, а Саше четырнадцать, он в ремесленном учился и уже что-то там зарабатывал. Но не в этом даже дело. Он, например, задачки мне решать помогал, домашние задания, а я, сказать по правде, была в математике порядочная бестолочь. Ему ребята со двора свистят, а он не уйдет, пока все мне не растолкует. И никогда не воспитывал, не наставлял и подзатыльников не давал. Просто я с ним одним воздухом дышала, и это уже было воспитанием. Мать иногда и то срывалась, а он обладал какой-то совсем непонятной мне способностью понимать и прощать людей. Будто он всегда был старше всех на свете...

Но я слишком далеко забралась, а вам надо поближе. Как объяснить? Мне кажется... нет, я уверена, что всему причина - смерть Тамары, Сашиной жены. Она мне ровесница и умерла сорока двух лет... Рак крови... Это невозможно вообразить. Такая обаятельная женщина... Умница, веселая, работящая... В тридцать четыре года защитить докторскую диссертацию - это не каждому дано, правда? А у нее маленькая дочь на руках, и дом сама вела, и работу не оставляла.

Мы с нею дружили еще с шестидесятого года, можно сказать - со дня их свадьбы. Они с Сашей поженились, когда она только-только окончила институт и приехала в наш город по распределению. И Саша любил ее с первого дня.

Я нисколько не преувеличиваю; с того самого дня и до самой ее смерти... нет, до своей смерти... Саша любил ее так что готов был прыгнуть из окна, лечь под поезд. Ну все, что хотите. Он девятнадцать лет каждый день - понимаете, каждый день - встречал ее у института после работы... А когда она уезжала в командировки по заводам, каждый день посылал письма.Как они друг друга любили, думаю, вряд ли кто любит, я, во всяком случае, других примеров не видела.

Правда, как-то Тамара, это уже незадолго до смерти примерно за полгода, жаловалась мне, что у них с Сашей был разговор на щепетильную тему. Знаете, бывает когда жена зарабатывает намного больше мужа, то муж чувствует себя ущемленным, и на этой почве получаются разлады. Оказывается, спровоцировала разговор их ненаглядная доченька Лена. Он пытался в чем-то ее ограничить кажется, не позволял носить Тамарины серьги, - а она говорит: "Ты, отец, молчи, ты тут не хозяин, мама шестьсот получает, а ты двести пятьдесят". Вот так... Но Саша с Тамарой вскоре объяснились, и он забыл об этом и думать...