Энн Грэнджер - Убийство в приличном обществе

Я глубоко вздохнул. Была не была…

— Более того, мы полагаем, что у вас с миссис Бенедикт был тайный роман.

Фосетт возмущенно раскраснелся; на лбу под байроническими кудрями проступила морщина. Он казался олицетворением оскорбленной невинности.

— Инспектор Росс, ваши домыслы совершенно возмутительны! Разумеется, ничего подобного быть не могло! Я отрицаю ваше предположение — и не только потому, что я человек духовного звания, преданный работе и скованный требованиями религии! Она… Миссис Бенедикт… была добропорядочной замужней дамой. Надеюсь, вы не делились своими возмутительными подозрениями с ее мужем? Помимо всего прочего, они дают повод для судебного преследования! Вы бросаете тень на доброе имя женщины, которая уже не может вам ответить! Подумать только, до чего докатилась наша полиция!

Он разволновался не на шутку. Мне показалось, что причина его пылкой отповеди кроется в тревоге. Можно возразить: от подобных обвинений встревожится даже совершенно невинный человек. Но я допрашивал множество подозреваемых и понял, что напал на верный след. Горячо, мистер Фосетт! Вы не рассчитывали на то, что о вашей интрижке станет известно.

— Вынужден настаивать! — продолжал тем временем Фосетт. — Я имею право знать, на каком основании вы обвиняете меня!

— Мы считаем, — продолжал я, пропуская его требование мимо ушей, — что ваши с миссис Бенедикт письма друг к другу доставляла мисс Изабелла Марчвуд.

Фосетт понял, что выбрался на более твердую почву. У меня на глазах он успокоился, и я выругал себя за оплошность. Мисс Марчвуд больше нельзя призвать в свидетели.

— Она сама вам так сказала? Неужели она… мисс Марчвуд… сделала такое нелепое заявление?

Я снова пропустил его вопросы мимо ушей.

— О соучастии мисс Марчвуд говорят горничная миссис Бенедикт и бывший дворецкий Бенедиктов.

Моррис успел съездить в деревню Энглфилд-Грин и допросил горничную Гендерсон, которая, к счастью, по-прежнему жила в «Кедрах». Моррис вызывает доверие у горничных и кухарок. Гендерсон охотно подтвердила слова Сеймура. Да, в самом деле, два раза, входя в комнату к хозяйке, она видела, как та сжигает в камине какие-то письма… Однажды (Гендерсон густо покраснела) из любопытства она даже выхватила обрывок письма из огня, когда хозяйки не было рядом. На обрывке сохранилась часть подписи: «Джош…» — последняя часть имени превратилась в пепел, но в первых четырех буквах она была совершенно уверена. К сожалению, ей не пришло в голову сохранить обуглившийся клочок бумаги.

Фосетт вскинул руки вверх:

— Всем известно, что слуги любят сплетничать! Боже правый, инспектор, с вашим-то опытом полагаться на такие, с позволения сказать, показания! Вы меня удивляете. Неужели вы верите полуграмотной горничной, начитавшейся бульварных романов? И дворецкому… к тому же бывшему? Слуге, которого выгнали из дома и который, возможно, затаил зло… — Он скорбно покачал головой, словно дивясь моей доверчивости. — Позвольте вам напомнить, что подобным показаниям не поверит ни один суд!

Он был прав. Я по-прежнему ничего не мог доказать. Он это знал. Если я начну настаивать, он поймет, что я хватаюсь за соломинки.

— Инспектор, позвольте кое-что уточнить, — вкрадчиво продолжал Фосетт. — Неужели вы… это невероятно, и тем не менее… Так вот, неужели вы подозреваете, будто я приложил руку к убийству несчастной миссис Бенедикт?

— Мы просим вас лишь помочь в расследовании, — деревянным тоном ответил я.

— А мисс Марчвуд? Вы воображаете, что я замешан и в этом черном деле?! Может быть, есть и другие нераскрытые преступления, в которых вы хотите меня обвинить? Невольно чувствую себя ветхозаветным козлом отпущения, которого отпускают в пустыню, нагрузив бременем грехов детей Израилевых.

— Пока у меня больше нет к вам вопросов! — буркнул я.

Фосетт поспешил поймать меня на слове.

— Вы меня в чем-либо обвиняете? — спросил он.

— В настоящее время нет, — ответил я.

— Значит, я могу идти?

— Да, вы можете идти, — ответил я и заметил, как изумленно посмотрел на меня сидевший в углу Биддл. Что ж, Биддл еще молод, ему многому предстоит учиться.

Фосетт изящно встал на ноги и отряхнул рукава.

— Надеюсь, мне без промедления вернут мою бриллиантовую булавку для галстука… Не хотелось бы думать, что она пропала, пока находилась в полиции.

Я перегнулся через стол:

— Фосетт, вы слишком испытываете удачу. Да, можете идти. Но из Лондона не уезжайте.