Кирилл Казанцев - Золотой грех

— Да, и кто?

— Владимир Николаевич Ложкин. Освободился из Якутской УШ-238 в 2005 году.

— Н-нет у меня такого в Пермяково, — медленно проговорил капитан, глядя на гостя. — Собственно, вообще у меня такого нет.

— А вы с какого года здесь работаете?

— С 2011-го. Я сейчас посмотрю свои журналы. Но мне мой предшественник ничего не передавал на Ложкина. По Пермяково он мне передал двоих. Один осужденный условно, а один на УДО за кражу. Но у них уже все сроки прошли, они не под надзором у меня.

Он отодвинул занавеску на стене, за которой оказалась железная дверь, ведущая в его «офис». Участковый ушел в другую часть дома, загремел ключом, отпирая свой сейф. Потом вернулся с двумя старыми истрепанными журналами. Он нашел 2005 год, потом стал смотреть последующие года вплоть до года своего прихода. Ложкин в Пермяково не регистрировался.

— А кто до вас тут был участковым?

— До меня? Нестеров Олег Иванович. Он как в отставку вышел, так и уехал отсюда. Куда — не скажу.

Борисов вытащил мобильный телефон и набрал майора Коваля.

— Вячеслав Андреевич, ты не поможешь мне разыскать бывшего участкового из Пермяково. Нестеров Олег Иванович. Ушел на пенсию в 2011 году. Спасибо.

— Знаете что, — предложил Колотухин, — вы посидите у меня здесь, а я пройдусь по территории, поговорю с жителями. Есть ощущение, что фамилия Ложкин мне знакома.

— Наверное, я не буду сидеть и ждать, — принял решение Борисов, вставая со стула. — Вы выясните все, что можно, у местных жителей, а я постараюсь разыскать вашего предшественника. Будет информация — звоните. А я вас буду держать в курсе, если что-то появится.

Колотухин позвонил вечером.

— Я же говорил, что у меня фамилия откуда-то в голове засела, — торопливо говорил он. Ложкина Зинаида Алексеевна жила у нас в Пермяково. Умерла в позапрошлом году. У нее половина дома была, а во второй половине соседка живет, с которой они были близки.

— Выезжаю! — тут же решился Борисов.

Когда он доехал до Пермяково, уже стемнело. Участковый запрыгнул на переднее сиденье «Хонды», с уважением осмотрел салон машины и показал рукой, куда ехать. Ехать пришлось аж до конца деревни. Остановились у темного дома, где из-под ставней, которыми еще кое-кто по старинке пользовался, пробивался яркий свет. Откуда-то даже слышалась музыка. Борисов осмотрелся и заметил под крышей дома телевизионную «тарелку».

Участковый убежал стучать в дверь, ему ответили, потом дверь открылась, заливая веранду желтым светом. Борисов пошел на голос Колотухина и легко взбежал по ступеням.

— Вот, — представил Колотухин пожилую женщину, — Александра Васильевна. А это ее внуки.

Из узких белых дверей, отделявших одну половину дома от другой, выглядывали две пары блестящих глаз и кудряшки. Женщина погрозила пальцем, и глаза с кудряшками мгновенно исчезли. Зато из комнаты раздался задорный детский смех.

— Вот уж суматоха одна от них, как спать укладывать, — с улыбкой ворчала женщина, закрывая двери и возвращаясь к гостям.

Была она суховата, с натруженными веснушчатыми руками, но карие глаза светились веселым смехом. Поправив фартук на простеньком платье, хозяйка для порядка предложила гостям поужинать, потом хотя бы выпить чаю. Борисов решил, что лучше согласиться. Он сам вырос у бабушки в деревне и знал, каково таким вот сердобольным женщинам слышать отказ. Это сродни обиде. И в доме все было знакомо с детства, потому что это была как бы своя субкультура, своя деревенская атмосфера. И эти белые кружевные салфеточки по всему дому, и фарфоровые фигурки: слоники и танцовщицы, образок в «красном» углу с лампадкой.

Они уселись за широким столом и принялись пить чай с домашним хлебом и брусничным вареньем. Александра Васильевна стала вспоминать, как к ним в деревню приехала Ложкина. Как она купила эту половину дома, потому что у Александры Васильевны как раз сын уезжал в Самару работать по контракту, и там у него была возможность купить квартиру. Потом они сдружились, стали по-соседски общаться. И Александра Васильевна узнала историю соседки. И про сына, которого незаслуженно посадили, а истинные виновники, видать, откупились. И как Зинаида Алексеевна продала хороший дом в Чите, чтобы было на что ездить к сыну в колонию. А еще, когда он освободится, чтобы было на что его обуть и одеть.

Зинаида и правда ездила раз в год на день рождения сына к нему в колонию. А потом, как-то ночью, Александра Васильевна слышала стук в дверь, слышала, как соседка отпирала дверь, как там разговаривали, как кипел чайник у них за стеной. А утром застала Зинаиду всю в слезах. Оказывается, сынок-то досрочно освободился, но стал какой-то не такой. И жить с матерью в этой деревне отказался, что-то говорил про уединение, про обещание какое-то. Видать, умом тронулся он там за пятнадцать лет в колонии. Все утро они просидели в слезах. Одна горевала о своем, другая — жалея соседку.