Филлис Джеймс - Череп под кожей

– И какую пользу это могло бы принести? Если не будете с ними общаться, как собираетесь за ними следить? Кроме того, вы нравитесь мужчинам. Я видела, как на вас смотрят Айво и Саймон. Не притворяйтесь, что вы не замечали. Ненавижу такую сексуальную застенчивость!

– Я и не собиралась притворяться.

Теперь Кларисса взялась за огромную банку очищающего крема: она наносила его на лицо и шею и стирала резкими движениями при помощи ваты. Использованные ватные шарики летели в кучу мусора на туалетном столике. Корделия поймала себя на том, что изучает ее лицо так же внимательно, как и сама Кларисса. У нее были широко расставленные глаза и плотная матовая кожа почти без морщин. Скулы были широкими и плоскими, рот с пухлой нижней губой – слишком маленьким для красавицы. Но это было лицо, которое могло обретать привлекательность по желанию Клариссы, и даже сейчас, естественное, без макияжа, поздним вечером, оно сохраняло уверенное выражение и лучилось потаенной эксцентричной красотой.

Кларисса вдруг спросила:

– Что вы думаете об игре Саймона?

– Я не настолько хорошо в этом разбираюсь. Очевидно, что у него есть талант. – Корделия собиралась добавить, что, возможно, из него скорее выйдет успешный аккомпаниатор, чем самостоятельный исполнитель, но передумала. Она была абсолютно права: ей не хватало знаний и опыта, чтобы судить. И она чувствовала, что, как бы невежественна ни была, ее ответ сможет повлиять на какое-то решение.

– О, талант! Это так избито. Никто не будет вкладывать шесть тысяч фунтов или около того в обычный талант. Вопрос в том, хватит ли ему духу добиться успеха. Джордж думает, что нет, однако при этом говорит, что стоит дать ему шанс.

– Сэр Джордж знает его лучше, чем я.

Кларисса резко возразила:

– Но платит ведь не сэр Джордж? Я посоветуюсь с Эмброузом, но только после спектакля. До этого мне нельзя переживать. Вероятно, он обругает бедного юношу. Эмброуз такой перфекционист. Зато он разбирается в музыке. Он оценит его объективнее, чем Джордж. Если бы только Саймон выбрал струнный инструмент, он мог бы получить место в оркестре. Но фортепиано! И все же, полагаю, он всегда сможет работать аккомпаниатором.

Корделия хотела было заметить, что работа профессионального аккомпаниатора (весьма непростая, надо сказать) предполагала великолепную технику в сочетании с музыкальностью, но напомнила себе, что ее наняли не для консультаций по поводу карьеры Саймона. К тому же разговоры о Саймоне были только потерей времени. Поэтому она сказала:

– Думаю, нам следует обсудить полученные записки и планы на выходные, особенно на завтрашний день. Нам надо было поговорить об этом раньше.

– Я знаю, но со всеми этими репетициями и экскурсиями Эмброуза по замку у нас просто не хватило времени. В любом случае вы знаете, зачем вы здесь. Если придут еще какие-то письма, я не желаю их получать. Я не желаю их видеть… Я не желаю вообще о них знать. Мне совершенно необходимо спокойно пережить завтрашний день. Если я смогу вернуть себе уверенность как актриса, то справлюсь с чем угодно.

– Даже если узнаете, кто их написал?

– Да.

Корделия спросила:

– Сколько людей из присутствующих здесь знает о письмах?

Кларисса закончила снимать грим и принялась стирать лак с ногтей. Запах ацетона перебил аромат духов и макияжа.

– Толли знает. У меня нет секретов от Толли. Как бы там ни было, она находилась в моей гримерке, когда дворецкий приносил некоторые из них. Те, которые отправили почтой в театр. Полагаю, Айво знает. В Уэст-Энде ничего не происходит без его ведома. И Эмброуз. Он был со мной в гримерной во время спектакля «Герцог Кларенс», когда кто-то подсунул письмо под дверь. К тому времени как он его поднял и я распечатала письмо, злоумышленник, кем бы он ни был, ускользнул. Коридор был пуст. Но туда мог проникнуть кто угодно. Во время спектакля за кулисами кишели люди как в муравейнике, а Альберт Беттс часто прикладывался к бутылке и не всегда находился у дверей, когда это требовалось. Потом его уволили, но когда доставили послание, он еще работал. Разумеется, мой супруг тоже в курсе. Саймон – нет, если только Толли ему не проболталась. Но не знаю, с какой стати она стала бы это делать.

– А ваша кузина?

– Роума не знает, а если бы и знала, ей было бы все равно.

– Расскажите мне о мисс Лайл.

– Да рассказывать особенно нечего, а то, что мне известно, довольно скучно. Мы двоюродные сестры, но об этом вам уже рассказал Джордж. Обычная история. Мой отец удачно женился, а его младший брат сбежал с официанткой, бросил военную службу, запил и вообще пустил всю свою жизнь под откос, а потом стал ждать, когда папочка ему поможет. И он помог, по крайней мере в том, что касалось Роумы. Она всегда оставалась у нас, когда я была маленькой, особенно после того как умер дядя. Бедная маленькая сиротка Энни [26]. Хмурая, плохо одетая и вечно несчастная. Даже папочка не мог долго ее выносить. А ведь он был самым чудесным человеком на свете, я восхищалась им. А она была такой занудой и такой некрасивой, хуже, чем сейчас. Папочка был одним из тех людей, которые не выносят уродства, особенно в женщинах. Он ценил веселый характер, остроумие, красоту. Он просто не мог заставить себя смотреть на некрасивые лица.