Филлис Джеймс - Череп под кожей

Его приход подчиняется определенному ритму, паника накатывает на меня волна за волной, так что становится почти больно. Должно быть, это подобно родам, только я рождаю не жизнь – у меня между ног только смерть. Иногда я поднимаю ладонь вот так, смотрю на нее и думаю: вот она, часть меня. Я могу потрогать ее, подвигать ею, согреть ее, понюхать и накрасить ногти. Но однажды она станет белой, холодной, бесчувственной и бесполезной, и такой же стану вся я. А потом она начнет разлагаться. И я начну разлагаться. Даже когда напиваюсь, я не могу забыть об этом. А у других людей получается. Так они и живут всю жизнь. А от алкоголя мне становится плохо. Это несправедливо, что я должна мучиться этим страхом, не имея возможности напиться! Теперь я рассказала вам все, и вы можете считать меня глупой, нелепой и трусливой. Можете презирать меня.

– Я не презираю вас, – возразила Корделия.

– И не стоит советовать мне поверить в Бога. Я не могу. А даже если бы могла, это не принесло бы пользы. Толли покрестилась после того, как умерла Викки, так что, полагаю, она верит. Но если бы кто-то сказал Толли, что завтра она умрет, она тоже не захотела бы уходить. Я заметила эту особенность в набожных людях. Они запуганы так же, как и все остальные, и с таким же отчаянием цепляются за жизнь. Предполагается, что их ждут на небесах, но они отнюдь не торопятся туда попасть. Вероятно, для них все еще хуже: Страшный суд, ад и жуткое проклятие. По крайней мере я боюсь только смерти. Разве не все этого боятся? А вы боитесь?

Боится ли она? Корделия задумалась. Иногда, наверное. Но страх умереть был менее навязчив, чем земные заботы: что случится, когда закончится срок аренды офиса на Кингли-стрит, пройдет ли ее малолитражка техосмотр, как она выдержит взгляд мисс Модсли, если ее уволят из агентства? Видимо, только богатые и успешные могут позволить себе поддаваться нелепому страху смерти. Большинство других людей тратили силы на то, чтобы справиться с жизнью. Зная, что ей нечем утешить Клариссу, она осторожно произнесла:

– Мне кажется, неразумно бояться чего-то неизбежного и глобального. Такого, что в любом случае невозможно прочувствовать лично.

– О, это только слова! И они означают, что вы молоды и здоровы и вам не обязательно думать о смерти. Лежать в холодном оцепенении и разлагаться – вот о чем я говорю.

– Понимаю.

– И вот еще одно послание для вашей коллекции. Я хранила его специально для вас. Оно пришло по почте вчера утром на адрес моей лондонской квартиры. Вы найдете его на дне шкатулки с драгоценностями. Она на прикроватном столике. Слева.

Указания о том, с какой стороны искать, были излишни. Даже в приглушенном свете блестящая шкатулка привлекала внимание на прикроватном столике Клариссы среди хлама. Корделия взяла ее в руки. Она была размером восемь на пять дюймов, на изысканных кованых ножках, ее крышку и боковины украшали изображения суда Париса. Корделия повернула ключик и увидела, что изнутри шкатулка обита простеганным кремовым шелком. Кларисса сказала:

– Эмброуз подарил ее мне сегодня утром, когда я приехала, – на удачу, чтобы завтрашний спектакль прошел успешно. Я увидела ее полгода назад, и она мне понравилась, но ему потребовалось время, чтобы это понять. У него полно викторианских безделушек: одной больше, одной меньше – какая разница? Шкатулка, которую мы используем в третьем акте, – его, как и почти весь реквизит. Но эта красивее. Да и более ценная. Но все же не такая ценная, как то, что я в ней храню. Записка спрятана в секретном ящичке. Хотя он не такой уж и секретный. Нажмите на центр одного из листочков, и увидите линию, если будете внимательны. А лучше принесите ее сюда. Я вам покажу.

Шкатулка оказалась удивительно тяжелой. Кларисса вытащила из нее кучу ожерелий и браслетов, словно это была дешевая театральная бижутерия. Корделия подумала, что некоторые из драгоценностей, возможно, ею и были: яркие бусы из раскрашенных камней и стекла сверкали, как настоящие бриллианты, переливались сапфиры, мягко мерцали молочно-белые жемчуга. Кларисса нажала на один из листочков, украшавших боковину шкатулки, и ящичек в самом низу медленно открылся. Внутри Корделия увидела сложенную газетную вырезку. Кларисса вытащила ее.

– Я играла Эстер в новой постановке «Глубокого синего моря» Рэттигана в драматическом театре Спимута. Это было в 1977 году, когда королева отмечала серебряный юбилей, а Эмброуз находился за границей из-за дела о налогах. Сейчас театр, к сожалению, закрыли. Но я им, похоже, понравилась. Вообще это, наверное, самая важная рецензия, которую я когда-либо получала. – Она развернула вырезку.