Владимир Лорченков - Гавани Луны

Яна держала мой член во рту и несла меня над землей, словно нелепый гигантский аист – пойманную им рыбешку. Она размахивала полными руками и планировала в потоках воздуха, я же бессильно трепыхался у нее во рту, озирая горизонт до под одним, то под другим углом. Он очень резко менялся, это угол, и картины в моих глазах менялись стремительно. Горизонт, широкое русло реки, кончик моего носа, громадное плато, маленькая точка, оказавшаяся насекомым, просто серая стена, оказавшаяся гигантской горой с шапкой белейшего снега…

Мы неслись над миром, и если бы она выпустила меня изо рта, я бы упал и разбился.

Так что и я старался проникнуть в нее как можно глубже, чтобы зацепиться за какой-нибудь изгиб ее рта, и обезопасить себя. Мы неслись и я видел, как первобытные люди съеживаются, опускаются на руки, теряют одежды и прирастают шерстью; я видел, как саблезубые тигры вырывают орущих младенцев из рук, – нет, уже лап, – матерей, и разрывают им животы; я видел… Я понял, что со мной происходит сейчас. Величайший минет на Земле. Машина времени, ожившая в мускулах слюнявого рта толстой неловкой девушки. Я приподнялся на локтях и широко раскрыл глаза. Эпохи убегали все стремительнее и мы приближались к точке отсчета. К моменту «икс», к пороговой черте, к Абсолютному нулю, такому же круглому, как красный напомаженный рот Яны, сошедшийся кольцом вокруг меня. Яна сосала мне.

И Яна всасывала в себя всю Вселенную.

Она всасывала в себя меня, времена и пространство. Яна проглотила наш городок, и выпила реку. Она, легко покусывая, взяла в рот планету и галактику. Слизала с меня четыре с половиной миллиарда лет всего времени Вселенной. Проглотила всю неисчислимую материю Вселенной. Яна проглотила все сущее. И когда она дошла, наконец до исходной точки, Вселенная вновь стала меньше зернышка.

И опять произошел Большой Взрыв.

Так мир появился заново.

Я лежал, наслаждаясь только что сотворенный мной Вселенной.

Слушал дождь, обонял запах земли чувствовал дуновение ветра и пот, высыхающий на моем теле. Так, должно быть, чувствовал себя Он на седьмой день творения. Но я был в более выигрышной ситуации. У меня в ногах лежала женщина.

– А вы знаете толк в устном творчестве, господин писатель, – сказала она.

Кап, – сказала тяжелая капля, бросившаяся с разлету в окно.

Повтори это с моим членом во рту, и цены тебе не будет, – сказал я.

Хи-хи, – сказала она.

Дзынь, – еще раз сказало окно.

Я понял, что буря заканчивается, раз уж можно расслышать единичные удары капель в окно. Небо выжимало себя до конца постиранным полотенцем рачительной хозяйки. Я погладил Янину голову. Она все еще лежала внизу. Я приподнялся и увидел, что она сказала все это с моим членом во рту. И что ей цены и правда нет.

Давай побудем так, – сказал я.

Она согласно промычала и слегка кивнула, слегка удерживая меня остро отточенными зубами. От этой манипуляции у меня снова встал. В комнате стало светлее, и я подумал, что сейчас городок представляет собой, должно быть, ужасающее зрелище помойки, по которой прошелся Чингис-хан. Бумага и вырванные с корнем столбики оград белеют костями убитых горожан, а ямы в земле свежи, словно недавно выкопанные могильные ямы. Такими пестрит все центральное кладбище Кишинева, их копают впрок. И им не приходится долго ждать хозяина. Или хозяйку.

Я вспомнил, наконец, о покойницах, и слегка застонал.

Она приняла это за приглашение, и погладила меня зубами. Да-да, я не оговорился. Она пускала по члену струю горячей слюны, и шла по течению зубами, словно в попытке снять с него тончайшую стружку. От этого возникало ощущение поглаживания. Острого, пронзительного, и опасного. Но такого чувственного. Если бы я сохранил в себе хоть какие-то остатки писательского честолюбия, то непременно написал бы об этом книгу – о том, как она сосала. Но я выдохся. Так что мне оставалось лишь прислушиваться к тому, что происходит у нее во рту, и описывать процесс прямо и без обиняков. Может быть, я нашел бы себя с ней в документалистике? Сами понимаете, все эти глупые никчемные мысли стойкости не прибавляли. Но она творила чудеса, и пару минут спустя я перестал думать о чем-либо, кроме своих ощущений. Превратился в огромный кусок кожи. Но не той, из которой делают заплатки на локтях и коленях – грубой, морщинистой, часто подверженной псориазу, – а нежной кожей из области паха. Или вообще той, из которой шьют изнанку дыры. Сплошное ощущение.