Елена Яковлева - Со мной не соскучишься

Мы ехали, как мне показалось, страшно долго. И за все время ни Тим, ни я не проронили ни единого слова. Впрочем, саму поездку я помню отрывочно. В памяти сохранился только шелест шин на ровном шоссе, равномерный гул двигателя — и больше ничего. Наверное, я погрузилась в состояние, близкое к летаргическому сну, и выпала из реальности. Время превратилось в бесконечную резиновую кишку, по которой безостановочно неслась моя испуганная душа.

Я все еще находилась на грани сна и яви, когда автомобиль остановился на площадке, окруженной деревьями. Я даже не могла предположить, что мы выехали за город. Потом сквозь пелену забытья сознание зафиксировало отдельные детали: высокое металлическое ограждение, большой дом, дубовая дверь, лестница, ковры на стенах… Было ли все это, или только померещилось, кто теперь ответит?

Тим довольно бесцеремонно втолкнул меня в просторное помещение — то ли в холл, то ли в зимний сад. С этого момента я уже начала немного ориентироваться во времени и пространстве. Сначала я увидела режиссера, того самого мэтра, в фильме которого я снялась в первый и последний раз в жизни. Вадим Николаевич Корчинский сидел в кожаном кресле, положив бледные пухлые руки на подлокотники, причем на темном фоне они выглядели безжизненными. Лицо его также показалось мне неестественно бледным, зато темные глаза — все такие же дерзкие, полные презрения и немого вызова — немедленно впились в меня, точно крючья верхолаза в отвесную стену. Я тоже буравила его взглядом в надежде понять, куда и зачем загнала меня судьба на этот раз. Мы так и замерли, уставившись друг на друга, как два боксера на ринге в ожидании удара гонга к началу боя. В иной обстановке подобная сцена, наверное, выглядела бы забавно, но не сейчас. Пауза тянулась долго и томительно, мне никак не удавалось уйти от его глаз, одновременно притягивающих и отталкивающих, которыми он впитывал в себя, как губкой, мой страх и мою растерянность.

Наконец я сделала над собой усилие, обернулась и увидела Рунова. Он стоял, подперев плечом дверной косяк и скрестив руки на груди, какой-то совершенно чужой и незнакомый. Трудно сказать, что именно в нем переменилось, но в нем появилось что-то незнакомое мне. Хотелось до него дотронуться, чтобы убедиться: это он, но я боялась пошевелиться.

Я обнаружила в комнате, кроме Тима, который меня привез, Мальчика и еще двоих здоровых парней в кожаных куртках.

Первым звенящую тишину прервал Рунов.

— Узнаешь? — спросил он, обращаясь к режиссеру.

— Разумеется, — невозмутимо отозвался тот, — она же у меня снималась. Если это и есть твой обещанный сюрприз, тогда я не понимаю помпы, с которой ты его обставил. К чему спектакль? Да, я ее знаю, это Жанна. Здравствуй, Жанночка!

Я, как рыба, выброшенная на берег, только открывала рот, хватая воздух пересохшим ртом. Мною снова овладевала предательская дурнота, в голове медленно ворочалась мешанина из разрозненных, бессвязных мыслей… Откуда Рунов знал режиссера?

Рунов ногой пододвинул к себе стул и уселся, приготовившись, вероятно, к долгому разговору.

— И ты знаешь ее только как Жанночку? — уточнил он спокойно у режиссера.

— Что ты имеешь в виду?

Рунов щелкнул зажигалкой, неторопливо закурил, во всем его облике было столько невозмутимости, что становилось понятно: происходящее — отнюдь не экспромт.

— Ладно, кончай свой дешевый спектакль, — заерзал в кресле режиссер.

— Упрек не по адресу, — усмехнулся Рунов. — Спектакли ведь не по моей части, а по вашей. Разве не вам пришло в голову познакомить меня с этой симпатичной девушкой, — последовал небрежный жест в мою сторону, — которая чрезвычайно похожа на Ольгу?

— Какая еще Ольга? — От возмущения киногений неожиданно сорвался на фальцет. — Извини, что это за шуточки? Честное слово, не смешно и не остроумно, абсолютно не остроумно!

«Да ведь Рунов все знает, — осенило меня, — знает, что меня ему подсунули. Только при чем тут этот жирный боров — режиссер?»

Но Рунов все прояснил:

— Ты подсунул ее мне, потому что она похожа на Ольгу. Только вот зачем, не пойму? Решил проверить на вшивость? Кто я тебе, пацан, что ли? По-моему, до сих пор я выполнял свою часть работы на совесть, так в чем дело?

— Послушай, — принялся его увещевать режиссер, — честное слово, я тебя не понимаю. Похоже, кто-то тебя попросту разыграл, и теперь ты приписываешь мне что-то невообразимое.

— А давай ее спросим? — предложил Рунов.