Анна Князева - Подвеска Кончиты

Одновременно с этим сила отлива резко уменьшилась, судно прибавило скорости и вклинилось в узкий пролив, зажатый между двумя губами. На одной из них стоял форт, на другой не было никаких признаков жизни. Прямо по курсу простиралась спокойная гладь бухты.

– Скорость – девять узлов, – капитан тоже снял шляпу, вытер со лба пот и, поклонившись в сторону форта, что было сил прокричал: – Си, сеньор! Си, сеньор! Си! – единственное, что знал по-испански.

Испанцы в замешательстве наблюдали за тем, как русский корабль стремительно вторгается в бухту.

Спустя некоторое время капитан Хвостов доложил командору:

– Удалились от форта на пушечный выстрел. Теперь – в безопасности!

Командор указал на берег, по которому скакали всадники в ярких развевающихся плащах и широкополых шляпах.

– Впредь будем смелей. Конница сия теперь под нашей картечью.

– Господь даст – стрелять не придется.

– Слышать бы ему ваше слово, Николай Александрович, – сказал командор. – Прикажите отдать якорь.

Между тем на пологом берегу уже собралось более двадцати конников. Вместе с ними прибыл тучный монах в сутане черного цвета, подол которой свисал ниже стремян. Солдаты возбужденно трясли ружьями. Старший офицер кричал – требовал шлюпку и чтобы в ней непременно прибыл переговорщик.

Командор приказал:

– Мичман Давыдов, сношения [6]с испанцами вам поручаю. Скажете, шли в Монтерей. Жестокие бури, повредившие судно, принудили нас взять убежище здесь, в первом порту. Как только починимся, тотчас продолжим наш путь.

– Помилуйте, Николай Петрович, на испанском говорить не обучен!

– В помощь вам придаю доктора Лансдорфа. Меж солдатами на берегу мною замечен монах. Авось на латыни договорятся. Об истинной цели – ни слова. Держитесь весьма достойно. Помните, мы представляем здесь великую нашу державу!

Шлюпку спустили на воду, туда спрыгнул Давыдов, одной рукой придержал шпагу, другую подал Лансдорфу. Одетый в длинный сюртук, доктор с присущей ему осторожностью сполз вниз и сел на скамью. Матросы навалились на весла, и шлюпка пошла к берегу.

Взошло солнце, сделалось жарко. С берега долетел благоухающий запах леса и трав. Командор скинул плащ и, оставшись в мундире, приблизил к лицу трубу. Проводил взглядом шлюпку, стал осматривать берег.

В сравнении с Лансдорфом и Давыдовым, испанцы представляли собой весьма живописную группу. Но даже среди них выделялся молодой офицер: в огромном сомбреро с золотистыми кисточками, ярком плаще и сапогах с сияющими на солнце шпорами.

Встречая посольство, всадники спешились, и все, включая монаха, поспешили к воде.

Шлюпка ткнулась в песок, матросы спрыгнули в воду и вытянули ее подальше на берег. Давыдов и Лансдорф сошли, не промочив ног. Испанцы сняли шляпы, Давыдов приветственно козырнул.

Монах-францисканец выступил вперед и заговорил по-испански. Его слова не были поняты. Лансдорф попробовал по-французски, однако договориться не удалось, испанцам был неведом этот язык. Как и предположил командор, на помощь подоспела латынь. Когда Лансдорф заговорил на латыни, монах сделал знак, что все понимает.

Доктор продолжил:

– Посланник российского императора, действительный камергер двора Николай Петрович Резанов и мы, его сотоварищи, просим гостеприимства. Жестокие бури привели судно в негодность на пути в Монтерей. Исправив его, мы будем готовы снова отправиться в путь.

Монах перевел офицеру. Тот поднял брови и экспрессивно закивал. Присутствие на борту корабля такой высокой особы произвело на него должное впечатление.

– Дон Луис Аргуэлло, – молодой офицер представился сыном коменданта президио [7]и сообщил, что сам комендант нынче в отъезде. Отец рассказывал про бумагу, которую ему довелось видеть у губернатора в Монтерее. В ней, в этой бумаге, говорилось о возможном прибытии в Сан-Франциско русского камергера.

В продолжение разговора дон Луис просил Резанова оказать великую честь: посетить дом губернатора и отобедать вместе с его семьей.

Любезно пообещав передать приглашение, Давыдов приказал матросам столкнуть шлюпку в воду и, дождавшись, пока Лансдорф займет свое место, влез туда сам.

Возвращаясь к «Юноне», шлюпка запрыгала по волнам.

Проснувшись утром, Дайнека забыла про вчерашний ливень. За окном сияло весеннее солнце.

Она на удивление хорошо выспалась, так что бодро встала и, подхватив полотенце, стремительно вышла за дверь. В коридоре со вчерашнего дня кое-что изменилось. Застилавшая пол парусина исчезла, на ее месте лежала ковровая дорожка. Искусственные цветы в плетеных кашпо покачивали пластмассовыми ветвями, скрашивая типовой интерьер вагона. В двух или трех купе теперь были открыты двери. Напротив одной из них Ирина Закаблук беседовала с высоким мужчиной, лица которого Дайнека не видела, зато хорошо слышала голос.