Александр Силаев - Пародии

Александр Силаев

В народ

Утром третьего дня Фердинанд открыл дверь и сообщил, что оставляет академимю ради более достойных занятий. На закономерный вопрос уважаемого господина Стрема он ответил, чвто с некоторых пор ощутил себя хозяином собствеенной судьбы, что и повлекло столь странную перемену... Глубокоуважаемый господин Стрем позволил себе поинтересоваться более глубинными причинами такого неожиданного решения - и получил вполне вежливый ответ, проливающий свет на некоторые мотивы, хотя, возможно, как раз глубиные причины и остались незатронутыми, но это уже остается личным делом молодого человека, выводимого здесь нами под именем Фердинанд.

- Видите ли, дон мастер, - пустился он в объяснения, - изучение современных идей натолкнуло меня на мысль, что сегодня нет более высокого призвания, нежели служение людям... простым людям, хотел бы я подчеркнуть.

- Но-но, - резюмировал господин Стрем, извлекая из потаенных недр и утверждая на поверхности стола пузатенькую бутыль. - Давай без этих.

- Таким образом, герр магистр, - продолжал Фердинанд развивать свою мысль, - я пришел к выводу, что работа профессоров философии не несет в себе сути, способной преобразить жизнь людей.

- Ого! - издал возглас удивления господин Стрем, нежно баюкая ловко запрятанную бутыль. - Стало быть, ты чего-то хочешь преобразить?

- Всенепременным образом, экселенц, - выдал он свою тайну. - Я хотел бы послужить людям, с вашего позволения.

- Бог с тобой, - доброжелательно сказал Стрем. - Иди, послужи. Потом докторскую допишешь. Так что иди с миром и не вздумай там оставаться.

- На все воля Господа, - смиренно произнес Фердинанд, притворяя тяжелую и обитую красным дверь.

Я подарил ему невзрачную ерунду из набора письменных принадлежностей , а дура из соседней лаборатории - золотые часы. Но в дорогу провожал его я, а не лабораторная девушка. Она-то все дни напролет просиживала у себя, прививая мышам разные гуманитарные штуки. Мыши обычно дохли, а она горько плакала, пораженная невозможностью прогресса в своих владениях.

- Знаешь что? - говорил он в порыве откровенности.

Я не догадавался.

- Это прекрасно, - произнес он, поблескивая на мир светло-серыми глазами, украшавшими молодое лицо.

Я не спорил.

- Во-первых, меня ожидает жизнь на природе. Ни разу в жизни не жил в деревне больше двух дней, представляешь?

- Твое счастье, - с дружеским ехидством заметил я, но Фердинанд не распознал ни насмешки, ни теплых чувств.

- Во-вторых, меня ждут люди.

- А нелюди? Ты думаешь, там только Человеки с заглавной буквы? А насекомые?

- И мухи, и комары, и нелюди - все прекрасно.

- Ну ты даешь! - изумился я.

- А что? - не мог понять он, - что такое? Долг всех порядочных люденй в наше время...

- Еще бы! - воодушевленно подтвердил я.

- В моих планах устроить там школу народного просвещения, - сладко бормотал Фердинанд. - В целях, значит.

- В целях, говоришь? - я скептически хмыкнул.

- Школу, - весомо подтвердил мой коллега.

- Для коров, небось? - спросил я, держа серьезное неулыбчивое лицо.

- А иди-ка ты!

И я пошел по своим делам. А зачем оставаться, когда не просят? Я не хотел портить настроение Фердинанду в ностальгические часы.

Последний вечер в столице бедняга скучал один: звонил друзьям, шуршал газетами, листал записные книжки и старые добрые фолианты. Перечитал сорок пятый том Толстоевского. Хороший он парень, Фердинанд.

Утром нанятая бричка стояла у заплеванного подъезда. Прощальный стакан молока. Прозрачный взгляд на родную старенькую подушку. Последнее прости и туманное до свидания. Дверь хлопает.

- Нормально, - думал он, натягивая на нос покосившиеся очки.

Возница сморкался и зыркал осторожным глазом.

- Свобода, - шептал свое молодой человек.

Пухлый чемодан не хотел застегнуться. Он мял его в руках, ругал и бил по несчастному ногами. Последнее помогло. Пухлый застегнулся.

- Ну вот и славненько, - бормотал он.

Возница зыркал все наглее. Фердинанд смотрел на него и умиленно думал о заповедном. В четвертый раз он выровнял гастук.

- Наверное, поехали, - неуверенно сказал он.

- А мне что? - ответил возница. - Мое дело самовар. Мое дело екнуть. Да лишь бы не обтрухаться, чур тебя за бор. Че, стократ, деребнулись? На самохват, поди? А, репейный?

- Да, скорее всего, - неуклюже выдавил из себя Фердинанд.

- Во, боговей, - крякнул возница. - Поди, лызерный? А, крюкан?

- Не знаю, - прошептал молодой научный работник.