Виолетта Горлова - Как пальцы в воде

Охваченный давно забытым нервным возбуждением, профессор провел немало времени в раздумьях, с головой погрузившись в далекие воспоминания. Решив быть честным и беспристрастным, он стал методично, по кирпичику разрушать давно возведенную защитную крепость. Алан впервые позволил своему прошлому бурлящим потоком ворваться в его память, и эта лавина окончательно смыла все преграды на своем пути. Далеко не все эпизоды из той, казалось бы, уже забытой и сложной жизни принесли ему радость и приятные ощущения. Нервная, адреналиновая лихорадка придала его воспоминаниям яркость и остроту, явно преувеличенную, но мужчина, понимая это, оставался безжалостным и даже жестоким, не выискивая никаких оправданий для собственной реабилитации. Этот сеанс реминисценции принес Алану душевные страдания, которых он уже давно подсознательно жаждал, но не знал, что ему необходимо предпринять для подобного мазохистского обнажения души.

…Окунувшись в воспоминания и нелегкие размышления, мужчина невольно отметил, что сидя здесь, на скамейке у алтаря, он уже не испытывал сожаления, что еще жив, несмотря на те муки совести, которые ему пришлось испытать… Только что ему делать дальше?.. И вдруг нечаянно где-то на краю его сознания забрезжила какая-то точка, которая стала постепенно увеличиваться в своих размерах, приобретая некое подобие странной, но интригующей мысли. И Алан цепко ухватился за нее, будто боясь потерять, а в ней, как он понял, и заключается смысл его будущей, а может и прошлой жизни. Через какое-то время он счел свои размышления несостоятельными, если не сказать, бредовыми. Но затем мужчина решил, что если это и так – терять-то ему все равно нечего. А на какое-то время, во всяком случае до своего последнего вздоха, ему будет чем занять свои мозги. И самое важное, такая работа придаст смысл его безрадостному существованию. Профессор как-то сразу приосанился, почувствовав жизнь во всем своем теле; ему казалось, что какой-то энергетический вихрь влил в его кровь фантастическую по своей мощи силу, способную предотвратить разрушение старческого ума и тела. Даже дряхлеющее сердце Алана забилось быстрее, но не от страха и не в ожидании инфаркта, а так, как, например в предвкушении приятной встречи… как бывает у влюбленных… Мысль о женщине вызвала у профессора новый всплеск воспоминаний, но сейчас он мог думать о своей прошлой жизни с новыми ощущениями по отношению ко всему тому, что в ней происходило. Жалел ли он о том, что было так, как было, а не так, как могло было бы быть? И на этот вопрос Алан ответил себе, что не жалеет, мгновенно устыдившись своему лживому ответу… Очень сожалеет… испытывает чудовищный стыд за многие ошибки, которые он допустил сознательно, хорошо представляя себе последствия своих поступков. Почему он проявил тогда такое малодушие? Ведь он понимал сущность многих процессов, происходящих в человеческом мозге и теле… Врач, исцели себя сам. Почему он себя не исцелил? Хотя ответ очевиден… Зачем тратить энергию на то, что не представляет интереса? Тогда не представляло… А сейчас? Пришло время задуматься? Или расплатиться? Что ж, пожалуй, он готов. Пожалуй? Пока – да, но есть еще время, чтобы «вырезать» из своего ответа это «пожалуй», да и из своего сознания – тоже. Алан мог теперь четко определить план своих дальнейших действий, как когда-то давно. Сегодняшний вечер он посвятит воспоминаниям, любым, которые только придут ему в голову, нырнет в свое прошлое бесстрашно и свободно, не оправдывая ни себя, ни других, бесстрастно препарируя события и участвующих в них людей.И дальше мысль профессора заработала четко и вполне логично: он изложит самые важные части своей научной деятельности в дневнике или мемуарах, наплевать, как это называется. Главное – успеть и сохранить все в тайне до поры до времени. Приняв такое решение, мужчина вдруг почувствовал легкость и эйфорию: он смог найти смысл своей оставшейся жизни! Удивительно, но и внутренняя «данность» перестала мучить профессора, умиротворенно затихнув где-то в таинственной глубине его личности. Ему стало спокойно и уютно. Давно он не испытывал такого, общего, комфорта: и нравственного, и телесного… и душевного.

Профессор еще долго сидел в той церкви… Он не молился, потому что не умел. Алан разрабатывал тактику своих дальнейших действий, вновь почувствовав такую мощную энергетическую волну, что ему захотелось приступить к выполнению своих решений незамедлительно, хотя уже был поздний вечер. И это был единственный фактор, который несколько унял его пыл и возбуждение.