Сергей Чекмаев: Песок, уходящий сквозь пальцы

Старая рация зашипела, поперхнулась и разразилась отборной двуязычной матерщиной.

— …ш-ш-ш…твою мать!..через десять…хррр…крытие! Быстро!

Моран сплюнул. На губе повисла маленькая соленая капля — во рту пересохло так, что даже плевать стало нечем. С трудом сохраненный на дне фляги запас пока подождет: до ближайшего колодца еще топать и топать.

Он утерся рукавом и снова поднес к глазам бинокль. Мутные линзы приблизили жаркое песчаное марево — с северо-запада падал хамсин. Простой, не черный, но все равно опасный. По-хорошему надо идти не к оазисам, а добраться до узкоколейки и нанять дрезину на Вади-Хальфу. По крайней мере, в старой и ржавой коробке есть фильтры и рахитичный кондиционер. Он, конечно, стоит дополнительно, да и билет недешевый, зато моментально высыхающий соленый пот не ест кожу, а мозги не превращаются в запеканку.

Но вокруг железной ветки уже вторые сутки рыщут банды миротворцев. Хрен его знает, что они там забыли — вряд ли охотятся конкретно на него, но встрече будут рады, это точно. Даже, наверное, пристрелят не сразу. А когда падет хамсин, магрибский патруль, что с ночи идет по пятам, прижмет Морана к отрогам и… Проводников тут мало кто терпит — они ведь предлагают выбор. Причем не задешево, и потому переселенцы их не любят тоже.

В последний раз он провел через блокпосты целую группу беженцев, аж с двух списанных десантных самоходов. Только с двух — больше не нашлось желающих рискнуть, когда изъеденный черной сернистой пылью контейнеровоз начал тонуть в маслянистой помойке нильского устья. В этот раз не было даже жиденькой толпы зевак. Ни интереса, ни сострадания. Привыкли. Все равно никто из спасенных не выживет: на юге страшный голод, а на севере… на севере они никому не нужны.

Хотя именно эти, возможно, и пригодились бы. Беженцы почти не общались с Мораном, но по разговорам внутри группы он понял, что их вывезли централизованно, какой-то евросоюзный аграрный институт. Для щебнистых подзолистых почв Магриба — бесценная находка. Для черных снегов Европы — уже несбыточная мечта. Сеять там давно нечего, весь фонд разграблен и съеден подчистую, а если что и найдется, то все равно не взойдет за короткое шестинедельное лето со скупым солнцем и жадными сернистыми дождями.

Вряд ли хоть кто-нибудь на агонизирующем континенте представляет, что происходит тут, в арабской Африке. Возможно, там просто надеялись сохранить полезных спецов, возможно, откупились ими от равнодушного Магриба, получив взамен обещание принять еще сотню-другую тысяч беженцев. Может, даже хотели основать у границы колонию на самообеспечении — еще одну тусклую жемчужину в дешевом ожерелье нильских оазисов, очередную доходную точку для рэкета писмейкерс и неоколонистов. На год, на два, пока чахлый пятачок возделанной земли не захлебнется под напором голодных толп.

На западе опять мелькнули черные пятна, несколько маленьких и одно большое, неуклюжее, но целеустремленное. Моран прикрыл рукой окуляры, чтобы не выдать себя отраженной вспышкой. Да, упущенный караван изрядно разозлил магрибов, раз уж они не пожалели горючки и выкатили на поиски целый краулер. А то и не один.

Он хотел выругаться, но пересохшее горло как будто натерли изнутри наждаком, и вместо звуков получился один хрип. Оставалось лишь материться про себя, а какой в этом смысл? Моран скатился с дюны и, пригибаясь, экономным шагом побежал на юг, к плоскогорью.

Хамсин нагнал его через полчаса.

Кое-как замотав рот платком, он натянул очки из натовского пустынного комплекта — купил по случаю на базаре. Растянутый, сто раз чиненный ремешок снова разболтался, и раскаленные песчинки проникали внутрь, обжигали глаза и резали веки. Слезы высыхали прямо на щеках, а потом и вовсе кончились. Обезвоженная роговица горела страшной болью, и он перестал открывать глаза. Все равно ничего не видно в бесконечной рыжей печи, прогретой до температуры плавления горизонта. Приклад «скаута» бил по спине в такт шагам, а в ответ так же размеренно и сильно колотило в боку.

Потом он упал. Сначала на одно колено, сухо закашлялся, смочив горячей и соленой кровью губы и платок. Вдохнул несколько раз, переждал, пока перестанут гореть легкие. Поднялся, но не прошел и сотни шагов — снова упал. Через полчаса он потерял счет этим падениям, хриплым вздохам и мучительному кашлю, который выворачивал его наизнанку.