Уилл Фергюсон - 419

Уоррена нет, но мать дома.

— Я вернула папины деньги, — сказала Лора. — Не все. Часть. Сколько удалось.

Они сидели за карточным столом в подвале, напротив котельной.

Мать, кажется, и не услышала.

— Чаю хочешь?

— Нигерийский банк их наконец перевел. — Рассказать матери, что Лора съездила в Африку? Лора и сама не особо в это верит. — Очень много бумаг понадобилось. Нам не хватит денег, чтобы выкупить дом целиком. Но хватит, чтобы приостановить продажу. Может, выплатим часть долга, а потом в рассрочку.

Мать разлила «красную розу» по фарфоровым кружкам — Лора их с детства помнила. Апельсиновые такие кружки, стандартная комплектация всех бунгало 1970-х.

— Знаешь, — после долгой паузы сказала мать. — Вообще-то, мне дом никогда не нравился. Там столько всего надо переделывать. Крышу заново крыть. Бойлер менять. А без отца там пустовато. Мы все равно думали его продать, купить поменьше. Я тут уже приспособилась. Слышу наверху шаги и знаю, что я не одна. Но могу и одна побыть, если надо, — ну, с Генри поговорить. Близняшки прибегают каждый день, здороваются. — Она улыбнулась. — Они меня утомляют, — поделилась она. — Я рада, когда они приходят, и когда уходят, тоже рада. Молока?

— Но… деньги. Ты не представляешь, чего мне стоило их вернуть.

— Ну и оставь себе. Отец был бы только «за». Уоррену и так неплохо, мне мало надо. Забирай.

— Мам, это не мои деньги.

— Чай, — сказала мать. — Пока не остыл.

Холодный чай, лихорадочные грезы.

Она словно заблудилась в собственной постели, запуталась, задохнулась, проснулась вся в поту — простыни волглые, подушка мокрая, волосы тоже. Голова раскалывалась от шеи до виска, но нет сил добрести до аптечки и проглотить что-нибудь болеутоляющее. Так она и лежала, и кровать вертелась под ней, качалась туда-сюда, а солнечный свет медленно заполнял комнату.

Когда наконец доковыляла до ванной, чтоб запить ибупрофен, ее тотчас вырвало, и остаток дня она обнималась с унитазом — желудок выворачивало, как пакет из супермаркета. Лихорадка накатывала приступами, дрожь переходила в спазмы, от спазмов подгибались коленки, едва она пыталась встать.

Осунувшееся лицо в зеркале. Лихорадочные сны, странные видения. Взлетают фламинго, костры в лесу. Отец кувырком улетает прочь.

А вскоре пошли письма. Угрозы, мольбы, лесть, требования. Она не поняла, как он вычислил ее адрес, но, когда пыталась его заблокировать, он менял имя отправителя и проскакивал сквозь фильтры. Снова научившись стоять на ногах, она дотащилась до компьютерного центра возле ресторанного дворика, спросила, можно ли заблокировать письма из целой страны или с целого континента. Хотела еще поинтересоваться, можно ли заблокировать воспоминания.

— Проще вам адрес поменять, — сказали ей.

Она так и поступила, но он опять ее нашел.

«ВЫ ПОСТАВИЛИ ПОД УГРОЗУ МОЮ ЖИЗНЬ!!! Вы меня УНИЧТОЖИЛИ!»

И затем: «Дайте мне денег. Вытащите меня отсюда. Я вам заплачу вдесятеро больше. В сто раз больше. Я буду полезен вашей стране. Я трудолюбивый. Я честолюбивый. Пришлите мне приглашение, я не разочарую. Только бумаги мешают мне осуществить мои мечты».

Она его игнорировала, как могла. Старалась и дальше индексировать чужие жизни, редактировать учебники. Не могла. «Вы меня уничтожили». А между тем на ее счету в банке лежали и тихонько сопели деньги.

Тошнота и ночной жар перекосили перспективу. Временами казалось, она вот-вот соскользнет — с края постели, за край света.

Уоррен изводил ее, требовал подробностей, хотел знать, когда переведут остаток денег. Телефон в соседней комнате снова и снова переключался на автоответчик. Вернувшись из клиники в торговом центре, она рухнула на постель; дежурный врач устроил ей нагоняй за то, что не пришла раньше.

«Я не могла ходить».

«Надо было вызвать кого-нибудь».

«Кого?»

Анализы крови, «маларон» и слоновьи дозы хинина, угрозы касательно отказа внутренних органов и отравленной печени.

— Какая малярия? — вяло отбрехивалась она. — Меня не кусали. Ни царапинки.

Врачебные литании путались с финансовыми тирадами брата, переплетались. Она прижимала ладонь к виску.

— Уинстон, ну пожалуйста, — сказала она, наконец подойдя к телефону. — У меня башка трещит.

— Уоррен, — сказал ее брат.

— Что?

— Меня так зовут. Уоррен. И ты уже второй раз путаешь.

И тогда она поняла, что Уинстон Балогун из Лагоса, единственный сын Маркуса и Мариам, брат Риты, был прав: он и правда будет полезен Лориной стране. Она так и видела Уинстона здесь, в этом городе, рядом с Уорреном — отчетливо видела, как Уинстон процветает.