Дональд Уэстлейк - Дурак умер, да здравствует дурак

А может быть, это все взаправду? В конце концов, странные вещи и впрямь случаются. Ведь тут – Нью-Йорк, и до зданий ООН всего несколько кварталов.

Откуда мне знать, возможно, какая-нибудь шпионская сеть...

Нет! Хоть раз в жизни я просто обязан не поверить ближнему. Если это не первый акт драмы под названием «Как выманить что-нибудь у кого-нибудь», стало быть, я не старый добрый Фред Фитч, любимец всего жулья, промышляющего на просторах страны от побережья до побережья. (Как-то раз Райли, помнится, сказал: «Если о тебе еще не слагают песен, Фред, то лишь потому, что мошенники предпочитают насвистывать».) – Вы обознались, юная леди, – ответил я. – Я вас впервые вижу.

– Если вы не подыграете, – затараторила девица, – я сорву с себя одежду, а потом заявлю под присягой, что вы на меня напали.

– Посреди парка на Мэдисон-сквер? Без десяти час пополудни? – Я взмахом руки указал ей на толпу жующих конторских служащих, стаю клюющих голубей, ораву овдовевших подательниц птичьего корма и горстку занятых самогипнозом пенсионеров – словом, на все живое и полуживое, заполонившее здешние скамейки и стежки.

Девица огляделась по сторонам и передернула плечами.

– Ну, ладно, – сказала она. – Во всяком случае, попробовать стоило.

Пошли, Фред, выпьем и поговорим о деле.

– Вы знаете, кто я?

– Разумеется, знаю. Ваш дядюшка Мэтт только о вас и болтал. Вспоминал, как, бывало, брал вас на руки, когда вы под стол пеш...

– Я в жизни не видел дядюшку Мэтта, – перебил я ее. – Так что не стоило и пробовать.

Девица страшно рассердилась, подбоченилась и заявила:

– Ладно, умник, вы хотите знать, что происходит, или не хотите?

– Не хочу.

Вообще-то я хотел, ибо любоптство – суть продолжение легковерия.

Девица снова подступила ко мне, да так близко, что ее марципановый бюст почти коснулся моей манишки.

– Я на вашей стороне, Фред, – увещевающим тоном сообщила она и принялась теребить мой галстук. Глядя на свои пальчики, которые имели и детски-невинный, и соблазнительный вид одновременно, девица забормотала: Понимаете, ваша жизнь в опасности. Очень влиятельные люди в Бразилии. Те же, что убили вашего дядюшку Мэтта.

– А вы-то тут каким боком?

Она быстро огляделась и ответила:

– Не тут. Приходите нынче вечером ко мне домой, Западная семьдесят восьмая, сто шестьдесят, Смит. Жду вас к девяти.

– Но зачем?

– Нельзя, чтобы нас видели вместе, – заявила девица. – Слишком опасно. Итак, в девять.

С этими словами она резко развернулась и засеменила в сторону Мэдисон-авеню. Ее юбка липла к ногам, и даже сонные пенсионеры на лавочках на миг стряхнули оцепенение, чтобы полюбоваться этим зрелищем.

Промямлив: «Западная семьдесят восьмая, сто шестьдесят», я загнал адрес в память, но потом рассердился на себя и потряс головой. Я едва не угодил в очередную ловушку. Заставив себя проникнуться решимостью, я двинулся дальше на юг, без приключений добрался до дома и обнаружил у себя под дверью блондиночку, да такую златовласую, о какой только можно мечтать. Если ее предшественница была вылеплена из марципана, то нынешнюю девицу сделали из пуховых подушек со стальным каркасом. Она выглядела как модель, с которой рисовали мультики про крутых жриц любви, рано или поздно попадающих в полицейский фургон.

Она стояла, привалившись к двери, сложив руки на груди и, вероятно, мурлыча песенку из оперетты, но при виде меня выпрямилась, подбоченилась (за последние четверть часа я наблюдал такое уже дважды) и сказала:

– Стало быть, вы и есть племянничек, да? Не шибко впечатляющее зрелище.

– Лучше не надо, – предостерег я ее. – Не знаю, что вы замышляете, но я начеку.

– По-моему, вы изрядно смахиваете на молочника, – заявила она. – Я говорила Мэтту, что вы – тот еще фрукт, но он меня не слушал.

– Я – что?

– Фрукт, – ответила блондинка. – Фига, финик, банан и так далее.

– Послушайте-ка...

– Нет, это вы послушайте, а лучше почитайте, – она открыла дорогую черную кожаную сумочку и вручила мне письмо.

На конверте стояло мое имя, выведенное неразборчивым и нетвердым мужским почерком. Я взял конверт, повертел в руках, но не вскрыл, а вместо этого спросил:

– Полагаю, внутри лежит послание, якобы написанное моим дядюшкой Мэттом?

– "Якобы". Это еще что за выражение? Вы встречались с тем жалким стряпчим?

– Это вы о Добрьяке?

– Вот именно. И никаких «якобы». В этом письме ваше счастье.

– Пожалуй, окажу вам любезность, – решил я. – И даже не буду вскрывать конверт. Забирайте его и ступайте своей дорогой. Я не стану сдавать вас в полицию, и таким образом мы будем квиты.