Татьяна Устинова - Отель последней надежды

Максим Вавилов подумал, потом мрачно сказал «спасибо» и вышел в больничный коридор.

В коридоре было скверно, пахло дезинфекцией и ходили странные люди в халатах. Они были похожи то ли на тени, то ли на могильщиков из «Гамлета», какими их когда-то, много лет назад, показывали в театре на Таганке. Это считалось верхом диссидентства и режиссерского мастерства — могильщики из средневековой пьесы, вроде и не могильщики, а как бы юродивые из советской больницы.

Максим встал у окна и уставился во двор, чтобы не смотреть на больных.

Значит, Катю Самгину выпишут, она уедете в Питер, и вместе с ней уедут все ниточки к этому голому трупу на Сиреневом бульваре!.. Впрочем, и ниточек-то никаких нету, только труп один есть и свидетельница, на которую покушались сразу после преступления! Не то чтобы Максима очень волновал труп, но то, что он прошляпил покушение на свидетельницу, его убивало!

И как это он ее отпустил, даже в подъезд с ней не зашел!.. Профессионал, твою мать, сыщик, «шеф» из историй про русский сыск!..

Если бы не ее сюртук с высоким воротником, в который она тогда была одета, — тю-тю!.. Придушили бы ценного свидетеля, как слепого котенка, и на его совести была бы смерть человека!..

Он даже плечами передернул от отвращения к себе.

Теперь бы с ней поработать поплотнее, вроде она очухалась и может отвечать на вопросы!..

Кто на нее покушался и зачем?! Кто ждал ее в подъезде и зачем?! Кто решил убить ее практически на глазах у оперов — и зачем?! Ведь это такой риск?! А если бы капитан Вавилов с ней пошел?! А если бы он того, кто поджидал ее в подъезде, засек?!

Да, да, он не пошел и не засек, и от Ерохина уже получил за это, и выговор ему вкатили, и дальше что?! Или она никакая не свидетельница, а соучастница, только не признается? Тогда зачем она ментов вызвала на свою голову? И зачем тот тип ее душил? Чтобы избавиться от соучастницы?!

Глупо, неубедительно.

Тогда что убедительно?.. Нужно работать со свидетелем, а как с ним работать, если его завтра выпишут и он в Питер укатит?!

За спиной у него что-то прогрохотало, как будто поезд по рельсам прошел, и он оглянулся. Все больные в халатах смирно стояли по стеночке, а по середине коридора катилась телега с железными бочками. Из бочек выплескивалось на дно телеги, и пахло невкусной едой.

— Обед повезли, — мечтательно прошелестел кто-то из больных, и коридор вновь пришел в движение — все потянулись следом за грохочущей телегой.

Все было бы ничего, если бы Максим Вавилов не чувствовал себя виноватым — а он чувствовал.

Он точно знал, что Катя Самгина ни в чем не виновата, знал, и все тут, и понимал, что из-за его промашки, непрофессионализма она чуть не погибла, и — вот что хотите делайте! — найти того типа, что душил ее, было для него делом чести.

Все же он офицер.

— Вот вы где, — шепотом произнесли у него за спиной. — А мне Света, сестра, сказала, что вы уже ушли.

Он обернулся.

Свидетельница стояла у него за спиной и улыбалась. Горло у нее было замотано бинтом, в неаппетитных желтых пятнах йода. Еще на ней был застиранный халат и серые резиновые тапки, которые здесь выдавали всем бесхозным больным.

По сравнению с ней Максим Вавилов чувствовал себя неприлично здоровым, неприлично высоким и неприлично жизнерадостным, как голландский огурец.

— Выписывают вас завтра, — сказал оперуполномоченный неприятным голосом. — Добро пожаловать в нормальную жизнь!

— Слава богу, — отозвалась свидетельница. — Как мне здесь надоело, если бы вы знали! Хотя и сестры, и доктора — отличные люди!

Он посмотрел ей в лицо. Нет, вроде не шутит и не прикидывается.

Поначалу ее сильно рвало — один раз даже при нем вырвало, когда он пришел «побеседовать», — и сиделка кричала на нее так, что даже у бывалого Максима уши сворачивались в трубочку, как осенние листья в костре.

— Что ты развела тута свинарник?! — кричала сестра милосердия. — Я тебе чего тута, нанималась убирать блевотину?! Давай, давай, вставай, небось не при смерти! Вставай и убирай за собой, ишь чего наделала! Я убирать не стану! Давай, поднимайся! Понаехали всякие, и на пол тута мне будут блевать! Вставай, кому говорят! Вона ведро, вона тряпка, с тобой в палате еще шестеро, они тута ни при чем, раз ты весь пол заблевала!..

Максим Вавилов тогда вытолкал добрую женщину взашей и собрал с пола лужицу, которая натекла из свидетельницы. Сама свидетельница тяжело дышала, и из-под синих век у нее выглядывала полоска глазного яблока, мутного, желтого, наводившего на Максима ужас.