Эрл Гарднер: Суд последней надежды

Это подлинные истории людей, облыжно обвиненных в убийстве, — и о том, как им удалось добиться свободы. Вынужденные признания, ошибочные опознания, лживые свидетели, грязные политиканы, тайные сговоры и тюремные слухи, жестокость и ненависть — все есть в этой книге. И, конечно, надежда, что появится тот, кто захочет и сможет добиться торжества справедливости, о чем вы прочтете в этом увлекательном повествовании.

В этой книге вас ждет встреча с мужественными и талантливыми основателями «Суда». Вам представится возможность бросить взгляд на закулисную жизнь губернаторов, судей, прокуроров, стражников, преступников и тюремщиков. И вы лицом к лицу встретитесь:

с ВЭНСОМ ХАРДИ — осужденным за убийство человека, которого он никогда в жизни не видел;

с БРАТЬЯМИ БРАЙТ — людьми с гор, которые чудом избежали линчевания;

с КЛАРЕНСОМ БОГГИ — симпатичным лесорубом, который всегда был добр к пожилым людям и клялся, что он никого никогда не бил по голове. Полиция не поверила ему. А Суд Последней Надежды поверил!

с БИЛЛОМ КЕЙСИ — сыном старого жителя Запада, приговоренного за непредумышленное убийство, потому что было решено скрыть от наказания подлинного убийцу;

с ЛУИСОМ ГРОССОМ — который, ложно обвиненный в убийстве, просидел в тюрьме шестнадцать лет;

с ЛЕФТИ ФАУЛЕРОМ — дело которого вызвало огромный интерес в Гильдии адвокатов;

с СИЛАСОМ РОДЖЕРСОМ — приговоренным к смертной казни, хотя единственное весомое свидетельство против него заключалось в том, что он тоже был негром, который носил белый головной убор.

Люди, как правило, не ценят того, чем они обладают. Лишь потеряв что-то, они начинают сетовать, ощущая потерю. Человек не обращает внимания на свое здоровье, пока его не валит с ног болезнь. Он привычно ест три раза в день, пока в силу каких-то непредвиденных обстоятельств ему не приходится голодать. Свобода — это понятие, над которым человек не привык задумываться, и лишь лишившись ее, он начинает понимать, что значила для него свобода передвижений и свобода выбора.

Как ни странно, к созданию Суда Последней Надежды привела диаметрально противоположная ситуация.

Я понимал ценность свободы и без того, чтобы лишаться ее. Но каждый день сталкиваясь с великолепными преимуществами независимости личности, я начал думать, что по-настоящему значит — лишиться свободы.

В стремлении объяснить эту несколько парадоксальную ситуацию придется поведать о самом необычном деле об убийстве и коснуться своей собственной истории.

Главным действующим лицом этого дела был Вильям Марвин Линдли, которого газеты и журналы называли «Рыжеволосым убийцей»; лично же для меня эта история выразилась в том, что Алва Джонстон в «Сатердей Ивнинг Пост» стал печатать с продолжениями мою биографию. Посвященный мне материал шел под заголовком «Дело Эрла Стенли Гарднера» и включал в себя описание некоторых эффектных и неортодоксальных методов, которые я использовал при расследовании дел, когда мне приходилось выступать в роли адвоката.

Я всегда утверждал, что адвокат, участвуя в перекрестном допросе свидетеля противоположной стороны, не должен быть жестко связан порядком вопросов и ответов. Если свидетель абсолютно уверен, что опознал подозреваемого, его не собьешь. Он может с предельной искренностью утверждать под присягой, что подсудимый — именно тот человек, которого два года назад он видел убегающим с места преступления, но если адвокату удастся доказать свидетелю, что, скажем, помощник прокурора как две капли воды смахивает по приметам на подсудимого, поведение свидетеля будет говорить громче, чем его слова.

Конечно, суд отвергает попытки немедленно сбить с толку свидетеля, так что адвокат должен уверенно чувствовать себя, когда ему приходится доказывать, что свидетель ошибся при опознании: это может быть неодобрительно принято судом.

Тем не менее искусство без нарушений профессиональной этики или правил судопроизводства поставить свидетеля в такое положение, когда его действия опровергают его же слова, представляет собой достаточно сложную проблему.

Когдя я впервые стал практикующим юристом, этические правила еще не носили столь определенного характера и не столь жестко соблюдались, как сейчас, так что со свойственным молодости оптимизмом я был уверен в правильности собственной оценки событий.