Жорж Сименон - Маленький портной и шляпник

- Это он!

Его бросало то в жар то в холод! Тепло печки жгло ему кожу, а он чуть не стучал зубами. Внезапно он вспомнил улицу де Премонтре и себя, Кашудаса, охваченного страхом и потому держащегося поближе к шляпнику. Так было несколько раз. Так было и всего четверть часа назад. На темной улице только они вдвоем.

А ведь это был ОН! Маленькому портному очень хотелось взглянуть на него украдкой, но он не смел. Разве один лишь взгляд не мог стать ему приговором?

И совсем уж нельзя провести рукой по шее, чего ему хочется до такой степени, что это становится мучительным, точно сдерживаемое желание почесаться.

- Еще вина, Фирмен...

Снова ошибка. Обычно он выжидал приблизительно с полчаса, прежде чем заказать второй стакан. Что он должен сделать? Что он мог сделать?

"Кафе де ла Пэ" было украшено зеркалами, где отражался уплывающий к потолку дым от трубок и сигарет. Лишь господин Лаббе курил сигару, и до Кашудаса иногда доносился ее запах. Справа, в глубине, около туалета находилась телефонная кабина. Не мог ли он, сделав вид, что направляется в туалет, проникнуть в эту кабину?

- Алло... Полиция?.. Он здесь...

А если господин Лаббе войдет в кабину вслед за ним? Никто ничего не услышит. Это всегда происходило бесшумно. Ни одна жертва, ни одна из шести, не крикнула. Ладно, пусть то были старые женщины. Убийца покушался лишь на старых женщин. Потому-то мужчины храбрились, чаще отваживались выходить. Но что ему мешает сделать исключение?

- Он здесь... Скорей приезжайте за ним...

Между прочим, он получит двадцать тысяч франков. Это - обещанное вознаграждение, которое старались получить такое множество людей, что полиция, засыпанная самыми невероятными сведениями, просто не знала, что делать.

С двадцатью тысячами франков он сможет... Но, прежде всего, кто ему поверит? Он станет утверждать:

- Это шляпник!

А ему скажут.

- Докажите. - Я видел две буквы...

- Какие буквы?

- "Н" и "т".

Насчет "т" он даже не был уверен.

- Объясните толком, Кашудас...

Разговаривать с ним будут строго; со всеми на свете кашудасами всегда разговаривают строго...

- ...у него на брюках, в манжете... он скатал из нее шарик...

А где он теперь, этот шарик величиной с булавочную головку? Попробуйте найти! Может быть, он бросил его на пол и затоптал каблуком в опилки? А может быть, проглотил?

Впрочем, что это доказывает? Что шляпник вырезал две буквы из газетной страницы? Вовсе нет. Этот клочок бумажки мог прилипнуть к его брюкам без его ведома. Ну а если ему нравится вырезать буквы из газет?

Тут было от чего разволноваться и человеку посолидней, чем маленький портной, любому из тех, кто находился здесь. А тут были люди как-никак приличные - крупные коммерсанты, доктор, страховой агент, торговец вином все достаточно благополучные, чтобы позволить себе значительную часть дня проводить за картами, поглощая аперитив.

Но они не знали. Никто не знал, кроме Кашудаса.

И человек знал, что Кашудас...

От этой мысли его прошибал пот, словно он выпил не одну порцию грога и проглотил сильную дозу аспирина. Заметил ли шляпник его волнение? Видно ли было по портному, что он догадался о том, что это за бумажка?

Попробуйте размышлять о столь важных вещах, не подавая вида, тогда как тот, другой, менее чем в двух метрах от вас курит свою сигару, а вы будто бы следите за игрой в белот!

- Фирмен, белого вина...

Вырвалось. Он произнес это невольно, потому что у него пересохло в горле. Три стакана белого вина, уж слишком. Прежде всего, потому что с ним такого практически не бывало, разве что когда рождались его дети. Их у него было восемь. И ожидался девятый. Едва рождался один, как он опять ждал следующего. То была не его вина. Каждый раз люди смотрели на него осуждающе.

Убивают ли человека, у которого восемь детей, который ждет девятого и сразу же станет ждать десятого?

Кто-то - страховой агент, кто сдавал карты, в этот момент произнес.

- Любопытно... Вот уже три дня, как он не убивает старушек... Наверное, у него появился страх...

Слышать это, знать то, что знал Кашудас, и суметь не взглянуть на шляпника! Но такое уж его, Кашудаса, счастье: нарочно, ценой мучительных усилий он смотрит прямо перед собой, и вот в зеркале напротив перед его глазами - лицо господина Лаббе.

Господин Лаббе пристально смотрел на него. Он был спокоен, но пристально смотрел на него, Кашудаса, и маленькому портному казалось, что на губах шляпника играет легкая улыбка. Ему подумалось даже, что тот сейчас подмигнет ему, подмигнет, разумеется, как сообщник, словно говоря: