Жорж Сименон - Он приехал в день поминовения

Да, если Октав Мовуазен, отшельник и молчальник, который ни с кем не общался, никого не любил и знал в жизни лишь горькие радости одиночества, каждую неделю приезжал посидеть в родном доме, то делал это не-ради того, чтобы выслушивать бесконечные жалобы сварливой кузины или побыть среди ее рахитичных, неухоженных детей.

Когда дядя сидел в плетеном кресле, перед глазами у него маячила фотография двух девушек, и одна из них, та, у которой такое одухотворенное лицо, была его матерью.

Жиль так твердо верил в это, что чуть не повернул назад, чтобы тут же проверить свою догадку. Он непременно сделал бы это, не будь ему противно думать о новой встрече с родственницей. К тому же в этот час он рисковал застать дома и почтальона.

Узнать же ему хотелось одно - не пробовал ли Октав Мовуазен забрать портрет.

Разумеется, пробовал. Но Жиль достаточно хорошо разобрался в характере этой женщины: сказав "нет", она из глупого упрямства будет твердить "нет" и дальше. Коль скоро Мовуазен пожелал взять портрет, значит, это вещь дорогая. И почему он всегда приезжает с пустыми руками?

Жиль ясно представлял себе ее разговоры с пьяницей мужем, когда тот, пошатываясь, возвращался вечером с работы.

- Приезжал? Опять ничего не привез? Чего ты ждешь? Почему не выложишь ему все?

Жиль выехал на Плас д'Арм. На огромной площади ни клочка тени. Вокруг - тенты кафе и магазинов, расцвечивающие ее красными, желтыми, оранжевыми пятнами.

Почему Жилю захотелось посидеть в холодке, зайти в "Кафе де ла Пе", выпить чего-нибудь освежающего, позволить себе несколько минут бездумного отдыха? Он заколебался: он редко бывал в кафе. Наконец вылез из машины, прошел в зал, сел за столик.

По сторонам он не смотрел. А когда все-таки огляделся, то пожалел о своем решении: прямо напротив него пили аперитив молодые люди и среди них Боб.

- Официант, выжмите мне лимон в стакан воды... Впрочем, нет. Дайте пива.

Это быстрее, чем ждать, пока выжмут лимон. Боб в упор смотрел на него наглыми выкаченными глазами. Его спутники тоже повернулись в сторону Жиля. Разговор явно шел о нем.

- Эжен, четыре "перно"! - заорал Боб.

Чувствовалось, что здесь он в своей стихии. Вот так, перебираясь из кафе в кафе, он проводил свои дни, и, по мере того как они уходили, лицо его все больше багровело, глаза блестели ярче, голос становился раскатистей.

Был ли он в это утро под хмельком? Во всяком случае, судя по числу блюдечек, он принялся уже за третий аперитив.

Жиль охотно бы ушел, но официант все не нес заказ. Жиль нервничал. У него было дурное предчувствие. На другом конце зала разговор о нем продолжался. Кузен Элуа распалялся все пуще. Сказал несколько слов вполголоса, потом взорвался:

- Кто это выдумал, что я сдрейфил?

Приятели принялись его урезонивать, втайне, вероятно, надеясь, что он их не послушает.

Тогда, в доказательство того, что он-таки не сдрейфил, Боб вскочил, уронив мраморный столик. Схватил с подноса у подоспевшего в этот момент официанта рюмку с чем-то желтоватым, опрокинул ее, не разбавив водой, утер рот тем же вульгарным жестом, что и почтальон, которого Жиль видел в Ниёле.

Затем направился к кузену.

- Продолжаем шпионить? - вызывающе осведомился он, предварительно убедившись, что все глаза устремлены на него.

Жиль не повел бровью, не сказал ни слова. Он сидел на своем месте, стараясь не смотреть на Боба.

- Не желаете отвечать? Какие мы, однако, гордые, даром что спим с бабой, отравившей нашего родного Дядю!

Теперь Жиль уже не мог уйти: кузен загораживал ему дорогу. Боб был гораздо сильнее его. К тому же на стороне Боба было еще одно преимущество - грубость. Неожиданно он схватил Жиля за плечи и поставил на ноги; потом правой рукой ударил его по лицу- раз, другой, третий...

Подбежавшие собутыльники с трудом оттащили скандалиста.

- Ах, сволочь! И такая мразь еще хамит моей матери, напускает на нас шпиков!

Когда Жиль, опомнившись, изготовился к защите, было уже поздно: Боб отпустил свою жертву. На улице, под окнами кафе, распахнутыми навстречу весеннему дню, скапливались прохожие.

- Сюда, пожалуйста, - пробормотал официант.

Жиль увидел, что рука у него в крови, и понял, что ему говорят. Послушно проследовал в уборную, взял салфетку. Нос и щека у него вспухли, кожу саднило.

- Месье Боб ужасный задира. Но скандал заводить не стоит...

Об этом не было и речи. Обмывая лицо водой из-под крана, Жиль не испытывал ни обиды, ни злости. Чувство, охватившее его, походило скорее на печаль.