Виктория Угрюмова - Мужчина ее мечты

— Какие сроки вы ставите?

Вероятно, я чересчур старомодна, но целоваться на второй вечер знакомства с человеком, о котором я ничего не знаю, не в моих правилах. И даже на «ты» так скоро перейти мне нелегко. Поэтому мы ограничились тем, что Владимир Ильич довез меня до дома, проводил до лифта и поцеловал руку.

— Вы позволите завтра навестить вас или хотя бы позвонить? — спросил он. — В ближайшие дни я свободен, а приблизительно через неделю вынужден отправиться в командировку. Предупреждаю вас заранее, чтобы не быть неверно понятым.

— Вечер был просто удивительный, — промурлыкала я. — Моя бы воля, завтра с удовольствием отправилась бы с вами на прогулку или куда-нибудь еще, но, увы, дела. Позвоните вечером, я буду рада. После восьми.

Он приподнял шляпу, прощаясь. Черт возьми! Ловко это у него выходило. Мне бы стоять и любоваться, как делают женщины, начинающие потихоньку влюбляться в нового поклонника, а я рассматривала его и думала о том, как он владеет своим телом. Ни один культурист, ни один «качок», ни один легкоатлет из тех, кого я встречала на улицах нашего города, не умел ходить как дикий зверь. Это умение особого рода.

А что касается моей чрезвычайной занятости, то, каюсь, дел никаких не имелось. Но не стоит чересчур активно проявлять интерес к такому красавцу, как Владимир Ильич. Уверена, что список его побед настолько длинный, что приходится сворачивать его в пухлый рулончик. Спору нет, Володя — приятный собеседник, и к нему действительно тянет, как ночную бабочку на огонь. И от запаха его одеколона кружится голова: что это, кстати, «Hall Mark»? И смотрит он так, что его, шельму, просто невозможно не расцеловать.

Но все это ровным счетом ничего не значит.

Дома я первым делом набрала полную ванну едва теплой воды с морской солью и несколькими каплями пихтового масла. Получился благословенный кусочек морского берега, скажем Пицунды. И настроение резко улучшилось. Затем любовно расставила на полочке батарею фарфоровых и хрустальных баночек и коробочек с притираниями: это делает женщину возвышеннее и ставит ее над обстоятельствами. И только потом включила автоответчик.

Бедняга просто дымился, выплевывая сообщение за сообщением все для той же загадочной и явно несуществующей Светы. Звонили разные люди, во всяком случае — разными голосами, но определитель с унылым постоянством высвечивал сплошные прочерки. И конца этому царствию не намечалось. Слушать было противно, а прокрутить пленку до конца просто необходимо, мало ли кто смог прорваться и оставить сообщение для меня?

Пропуская назойливые вопли мимо ушей, я думала о вечере, проведенном с Володей: что-то еще казалось мне странным и необычным, невзирая на всю приятность этого свидания, но что? Осенило меня внезапно, как Ньютона, когда я изо всех сил приложилась головой к углу книжного шкафа, запнувшись о кресло. Дело в том, что оба мы старательно избегали любых, даже случайных, упоминаний о своем прошлом. Обычно ведь как: беседующие просто не могут не вспомнить, как бывали там-то, видели то-то, знакомились с тем-то, ели что-то вкусное, наконец, два, или три года, или пять лет назад.

Любой человек обязательно ссылается на весь свой предыдущий опыт. Это его главный козырь, если хотите. Человек любуется своим прошлым, особенно с незнакомыми людьми, и даже приукрашивает его слегка и себя в нем, естественно. Рассказывать о том, что было, — это вообще единственный способ казаться безупречным. А вот мы говорили только о нейтральных вещах и, упаси боже, о нас самих. И это было неестественно.

Лично я не люблю вспоминать о своем прошлом, хотя грехов особых за мной не числится — с моей точки зрения. Просто не люблю, и все. Вот и сейчас, стоило коснуться этой темы во время мысленного монолога, на тебе! — память услужливо стала подсовывать совершенно ненужные детали. Я плюхнулась в кресло и широко раскрыла глаза, можно сказать растопырила. И принялась считать голубых бегемотиков: один, два, три… четырнадцать… девяносто семь… Не помогает. Я ощутила необходимость поговорить с человеком, которого не видела очень-очень давно. Такую необходимость, что, казалось, задохнусь, если не позвоню ему. Но нельзя: последнее это дело — нарушать обещания, данные самой себе…

Кстати, про автоответчик-то я забыла. Так и есть, уже в самом конце взволнованный женский голос, в котором я с трудом признала Леночкину маму (года четыре наверняка ее не слышала), спрашивал, не у меня ли ее дочь и не знаю ли я, где она может находиться? Но своего телефона, естественно, не оставила, хотя настоятельно просила связаться с ней, как бы поздно я ни пришла домой. В отчаянии я стала звонить самой Леночке, надеясь, что все уже утряслось, но у нее было упорно занято — и это мне не понравилось. Впрочем, живи я в Америке, я бы волновалась гораздо сильнее. А у нас, на Украине, в стольном-то граде Киеве все мы привычны к тому, что телефон может отключиться на день или два без объявления войны, просто так. И что платить за это время все равно придется.