Ксавье-Мари Бонно - Первый человек

Де Пальма вздрогнул: он оказался на границе мира тех людей, которым никогда не смотрел в глаза.

— Кайоль был таким же?

— Я не знаю, был ли он по-настоящему опасным. Но я знаю, что он проводил свои исследования на высочайшем уровне. Значит, душевная болезнь не нарушала ход его жизни. Но он лечился здесь.

— Не помните ли вы какие-нибудь даты того времени?

— К сожалению, нет. Помню только, что это было в пятидесятых годах. Он был довольно молод, был еще студентом. Все данные об этом должны до сих пор храниться в архивах.

— Когда и где вы впервые встретились с доктором Кайолем?

— Кажется, в восьмидесятых годах. Здесь.

— Чем он тогда занимался?

— У него был только один пациент — Тома Отран. Но Кайоль приходил сюда не ради него, а ради наших архивов. У нас здесь тысячи карточек — данные на всех пациентов, которые здесь побывали. Кстати, среди них есть достаточно известные люди. Кайоль говорил мне, что имеет честолюбивую мечту — написать систематическое исследование, в котором было бы одновременно что-то от эпидемиологии и от истории. Составить обзор патологий и посмотреть, как они менялись в зависимости от методов лечения, которые в разные периоды времени применялись в этой больнице. Я должен вам сказать, что идея была неплохая. Никто никогда не занимался глубоко историей лечения душевных болезней.

— Но что он искал на самом деле?

— Однажды он сказал мне, что именно. Он хотел написать альтернативную историю открытия бессознательного начала человеческой психики с древнейших времен до наших дней. Представляете себе, какой это объем работы!

— Что он имел в виду под древнейшими временами?

— Разумеется, он думал о доисторических временах. Наскальные рисунки Кайоль рассматривал как первые изображения того, что возникает в уме человека.

— Он занимался своими исследованиями один?

— Не знаю. Полагаю, что да, но не могу ничего утверждать. Я всегда думал, что ему помогал Тома, но не могу этого утверждать.

Де Пальма подумал о ныряльщике, который ускользнул от него. Он не смог бы сказать, почему именно, но считал его человеком, близким к Кайолю. А может быть, это был соперник Кашля? В уме полицейского зародилась мысль.

— Можно мне тоже посмотреть эти карточки?

Выражение лица Дюбрея стало серьезным, во взгляде появилась враждебность.

— Нет. Это полностью конфиденциальные сведения. Только для врачей. Это тайна, вы должны меня понять.

Де Пальма решил обойти препятствие.

— Я лишь хочу знать, лечился ли здесь один человек, близкий к доктору Кайолю. Если я назову вам его имя, могли бы вы ответить мне «да» или «нет»?

Дюбрей смягчился.

— Я охотно сделаю это для вас. Как его имя?

— Это женщина. Мартина Комб, родилась в Марселе в 1938 году.

Барон чувствовал, что ступает на незнакомую почву, но ему нужно было сломать логические построения, которые направляли расследование по протоптанному пути.

— Подождите несколько минут.

Дюбрей исчез за дверью, на которой было написано: «Вход только для персонала больницы». Мужчина в резиновых сапогах вернулся. Вид у него был растерянный. Де Пальма отвел взгляд в сторону, чтобы не встретиться с ним глазами.

— Библиотека снова открылась? — спросил больной.

— Нет, нет! Мы закрываемся. Доктор Дюбрей скоро придет.

— Я ищу батарейки для своего фотоаппарата. Нет ли у вас?

— Какой тип батареек вам нужен?

— Три А — AAA.

Больной сделал поворот кругом. При этом линолеум на полу взвизгнул под подошвами его сапог.

— А! А! А! Я думаю, это тайный код, — сказал он.

Де Пальма совершенно растерялся. Как события будут развиваться дальше без Дюбрея?

— Сейчас я вас сфотографирую, — продолжал пациент. — В НЦНИ требуют, чтобы я присылал исчерпывающую информацию. Я им уже отправил больше трех миллионов фотографий. Я должен сфотографировать всех жителей Парижа и его ближайших пригородов.

— Это интересное исследование, — сказал де Пальма.

— И его еще нигде не напечатали, — добавил больной.

— Каково главное направление вашего исследования?

— Сумасшествие. Все люди в столице сумасшедшие, это заметно по их глазам. В глазах видно все, и сумасшествие — в первую очередь! Мы сравниваем взгляды сумасшедших и преобразуем их в ряды цифр. То, что делают с цифрами потом, меня не касается. Париж и его пригороды — это огромная исследовательская лаборатория. В ней не нужны пробирки, достаточно простого фотоаппарата.

В этот момент вошел Дюбрей и со стуком закрыл за собой дверь.