Леонид Словин - Победителям не светит ничего (Не оставь меня, надежда)

- Давай деньги, - грубо прервал ход его мыслей Ловягин. - Потом можешь задавать вопросы: какие хочешь. Отвечу на все.

Он знал, что сейчас мысли Рындина заняты не им и, отправив деньги в карман, задержал там руку.

И на этот раз Рындин не насторожился. На лбу у него вздулась жила, лицо обострилось, бородка и усы словно бы усохли. Он был сейчас далеко. В самом себе. На таком расстоянии от происходящего здесь, на Больших Грузинах, что об этом отталкивающем карлике просто забыл.

Ловягин понимал это. Он нащупал изгиб спусковой скобы в бумажном пакете и пистолет привычно лег ему ладонь. Ощутив его, он большим пальцем бесшумно снял курок с предохранителя.

Оставалось спокойно вытянуть наружу не вызывающий подозрений бумажный пакет, направить Рындину в грудь и нажать на спусковой крючок.

Три пули вылетели одна за другой, прежде, чем Ловягин ослабил палец на спусковом крючке.

Рындина резко швырнуло с сиденья вверх, сразу так же резко вниз - к лобовому стеклу и, наконец, прижало к рулю.

Трупное окоченение мышц, меняющее обычно выражение лица покойника, было еще впереди, но Смерть уже стерла с лица убитого напряженную маску, разгладила морщины, покрыла слюдяным блеском глаза и слегка приоткрыла рот.

Майор высвободил пистолет от бумаги, рукой в перчатке достал платок, для верности протер "макарова" и вложил в послушную руку убитого. Подержал. Затем отпустил. Пистолет с отпечетками пальцев Рындина упал рядом с сидением...

Неподалеку прошла пара прохожих. Ловягин замер. Но те на машину внимания не обратили.

Ловягин убрал бумагу, в которую был обернут пистолет, туда же в карман, пошла и газета вместе с пакетом. Выглянул из машины. Улица была все еще пуста. Изловчившись, он шагнул далеко на тротуар и осторожно закрыл за собой дверцу.

Снег еще больше усилился. Он удовлетворенно крякнул: следы убийцы через несколько минут будут заметены.

Осмотревшись, Ловягин сделал еще один длинный шаг в сторону от машины. Дальше он мог идти по чужой дорожке следов...

Майор шел ровной и уверенной походкой человека, совершившего нужное и полезное дело.

- Таких - только так... - неслышно бросил он самому себе. - Как бешенных собак !

Останься Рындин в живых, он, наверняка, либо откупился бы, либо через год - другой выскочил бы на свободу с помощью адвоката или врачей.

Под курткой Ловягина по-прежнему глухо бубнила рация. Снег не прекращался. В нескольких метрах позади следовая дорожка была уже едва различима.

Вскоре майор был уже на Грузинской площади.

Неожиданно он услышал в рации свой позывной.

- Срочно позвоните Третьему...

Рация донесла приказ, но ответить по рации же Ловягин не мог. Не позволяло расстояние. Его разыскивало начальство, предполагавшее, что он где- то поблизости. Может, вышел за сигаретами.

Майор подошел к ближайшему автомату, набрал номер дежурного:

- Ловягин. Че искал?

- Ты где?

- Здесь. Чего ты хотел?

- Полковник собирает...

- Иду.

Майор шагнул к краю тротуара. Минуты через три он уже несся в таксипо Большой грузинской назад, в управление.

"Мерседес" Рындина, весь белый от снега, стоял на своем месте. На старой территории зоопарка тоскливо и протяжно завыл волк...

Поздно ночью Чернышева по телефону отыскал дежурный РУОПа.

- Есть новость.

- Я слушаю.

- Застрелился Рындин...В курсе?

- Пока нет. А когда, где?

- Его обнаружили несколько минут назад в машине на Большой Грузинской, у зоопарка...

- Он живет не там. Ты звонишь, чтобы я выезжал?

- Нет. Начальство приказало проинформировать тебя, поскольку ты занимаешься китайцами... Там, на Больших Грузинах, сейчас опергруппа дежурного по городу.

- Не понял: какая связь...

- По предварительным данным, Рындин застрелился из пистолета "макарова", из того самого, из которого убили того китайца.

- Ли?

- Да. Мне только что позвонили с места происшествия.

- А кто поехал от нас?

- Майор Ловягин...

Глава "триады", в которую входил убитый китаец, - Чень по смотрел вниз, на заполненную машинами Тверскую.

В огромном, цельного стекла, окне виднелся фасад Центрального Телеграфа с глобусом над входом.. За ним - крыша вытянувшееся вдоль Газетного переулка унылого здания, в котором размещалось прежде руководство МВД СССР. Москва нравилась Ченю больше других - немецких и прибалтийских городов, ездить по которым ему часто приходилось в связи с перевозкой трансплантантов. Здесь он чувствовал себя почти своим: многие принимали его за киргиза или калмыка. Разница не очень бросалась в глаза.