Андрей Бинев - Завтрак палача

Они никогда не звали меня «Кушать подано» ни на одном языке. Они вообще никак меня не называли. Просто он кричал издалека: «Эй!» — и призывно махал рукой. Это меня немного обижало, и я про себя тоже сократил их до Лукаса и Евы. Плевать, как его назвали родители и какие у них были фамилии, даже если ее фамилия по-польски означала «красотка». Она и была настоящей польской красоткой — среднего роста, стройная, со светло-русой шевелюрой и изумрудно-зелеными глазами. Он тоже был хорош: не очень высокий, чуть полноватый, зато с густыми, слегка вьющимися глянцево-черными волосами и с кофейными глазами. Она была ярко выраженной светлокожей европейкой, а он — истинным латиноамериканским типом мужчины. Она — холодна и сдержанна, а он — темпераментен и демонстративно, даже, я бы сказал, агрессивно упрям.

Познакомились они здесь. Сошлись очень быстро: ледяной ручей и кипящий гейзер. Получился ничего себе бассейнчик. Как будто холодная вода согревалась горячей, а горячая остужалась холодной.

Кем она была, из какой семьи, я так никогда до конца и не узнал. Отец ее был не то военным врачом, не то стоматологом, а мать учительницей или, возможно, медицинской сестрой. Знаю точно, что Ева жила в Варшаве, была когда-то замужем, имела ребенка, который погиб с ее бывшим мужем в автомобильной катастрофе в Нижней Силезии. Он забрал у Евы малютку под Рождество и столкнулся в своем автомобиле недалеко от Вроцлава с туристическим автобусом из Минска. Шоссе якобы было обледенелым, скользким, будто смазанное бараньим жиром. Ева с самого начала не хотела отдавать ребенка, но бывший муж настоял. Очень хотел познакомить дитя со своей новой женой, ведущей актрисой Вроцлавского драматического театра, известного как Teatr Polski we Wrocławiu [16] До 1969 года театр назывался «Государственный Нижнесилезский театр во Вроцлаве». .

С этого страшного дня жизнь Евы остановилась и обледенела, как то вроцлавское шоссе. Нежная красота Евы стала столь же бессмысленной, как у спящей красавицы из сочинений братьев Гримм.

Все, что происходило с ней в дальнейшем, словно утопало в бесконечном тоскливом сне — ни чувств, ни сострадания, ни доверия к людям.

У нее еще со школьной скамьи оставалась лишь одна подруга — Магда, полная, болезненно близорукая одинокая женщина. Однажды Магда, на свое несчастье, решила, что она влюблена в их одноклассника Марека Божецкого. Марек был славным парнем, бойким журналистом в одной варшавской газете, где он отвечал за спортивную колонку. Но вот беда, Марек был давно и очень удачно женат на девушке из параллельной школьной группы Ирэне. У них было двое мальчишек-близнецов, а когда со своей страстью вдруг появилась из школьного прошлого толстая близорукая Магда, Ирэна была вновь беременна, на восьмом месяце.

Страсть в душе Магды вспыхнула, как рождественская елка от упавшей, почти уже прогоревшей свечи. Она стала преследовать Марека. Довела его и беременную Ирэну до нервного срыва. Они ссорились, орали друг на друга, хлопали дверями, а Магда продолжала трезвонить к ним, являться под окна, писать на снегу под их квартирой короткие слова о любви и верности чувству. Словом, вела себя как законченная идиотка.

У меня тоже была такая истеричная подружка, бывшая актриса из театра комедии. Ее оттуда уволили за несносный характер и взрывную экзальтированность. Оказывается, это даже там никому не нужно. А уж в жизни-то…

Я в ту пору встречался с женщиной, которую жаждал назвать когда-нибудь своей женой. Почти получилось, но вдруг под окнами квартиры, которую мы снимали в Сан-Паулу, появилась та дуреха. Она устроила нам грандиозный скандал с битьем стекол и даже с расцарапыванием капота машины моей невесты. Эта дура написала на нем все ругательства, какие знала. А знала она их даже больше меня.

Все дело в том, что я когда-то, за год до этого, затянул ее, на нетрезвую голову, в свою постель. Мы крутились в одной компании, я здорово напился, а она оказалась рядом. Никак не соглашалась пойти ко мне, и я в качестве самого решительного, даже, наверное, последнего аргумента сказал, что влюбился в нее с первого взгляда и хочу на ней жениться. Она задумалась на мгновение и тут же согласилась.

Честно скажу, девчонка была сладкая, страстная и на удивление умелая в самых интимных вещах. Грудь, попка, бедра, шея… Все как требуется. А уж как верещала подо мной! Я даже затыкал ей ладонью рот, а то она могла разбудить весь наш район. Потом я еще раз пять с ней покувыркался у меня дома. Но мы очень быстро стали ссориться, бешено, без всякой причины, даже без серьезных поводов орать друг на друга, и я однажды спустил ее с лестницы в чем мать родила, а следом кинул ей ее кружевные шмотки. Она со вкусом была, стильная. Вся в кружевах и в оригинальных тряпках, едва прикрывающих задницу и грудь. Это меня с самого начала и раззадорило.