Он шел дальше и все виденное - потому ли, что доставляло мучительную и словно бы сладостную боль, или потому, что встряхивало мнимой близостью к ней, - вдруг освободило в нем то ужасное, что уже несколько дней держалось в темном закутке каждой его мысли, овладевая сознанием при малейшем толчке: её больше нет; и когда он, как и сейчас, ни с того ни с сего сам умирал, то есть вспоминал ясно представленное в миг ужасного известия: пылающий факел машины с зажатым в металлической утробе нежным телом! Он в один миг мысленно пробегал всю их недолгую совместную жизнь, все то волшебство, которое не могло просуществовать дольше, потому что Сатана не мог позволить такому счатью длиться, - картинки воспоминаний проносились, как листья клена, крутясь в стремительном смерче, - и в этом смерче, и мелькании, и отдельно возникшем воспоминании её губ, подсохших от палящего каирского солнца, когда она, в пляжной истоме шепнула ему - "Милый..." - все это вместе с безнадежным пониманием невозвратно ушедшего, сливалось в ощущение горя исключительной силы... "Что я собственно делаю!" - вдруг подумал он, ибо сто долларов, извлеченные из кармана, бросил только что на стеклянный прилавок, сквозь который снизу просвечивался подводный шелк женских трусиков, между тем как снисходительная к его причуде смешливая продавщица с любопытством разглядывала эту рассеянную руку, платившую за предмет, не только лично ему не нужный, но ещё даже не названный.
- Здесь продается?.. - он остановился в затруднении, потому что все было глупо и даже инстинктивная попытка купленный вещью удержать уже ставшее призрачным, было бесполезно.
- Извините, я ошибся, - сказал Аркадий Григорьевич, забирая банкноту.
- Ничего, заходите еще, - сдерживаясь, сказала девица и, все же, прыснула ему в спину.
Пришло время идти в ресторан. Ему объяснили, как пройти; оказалось близко. Он шел и думал, что, может быть, следовало сразу пойти в гостиницу, одолеть последнюю ночь, отмучиться, укрываясь мраком своего отчаяния, а наутро спастись, уехать в бурлящую Москву, к делам, судам, банкетам...
Вот и ресторан. Огромное витринное стекло сейчас белопенно залито с внутренней стороны шелком французских волнистых штор. Сквозь просвечивающую материю мелькали смутные тени: быстрые - вероятно, официантов, медленные солидно отдыхающих людей. И все так сияло, что Аркадий Григорьевич невольно посмотрел на часы, предварительно далеко и дугообразно выбросив руку, дабы отодвинуть манжет рубашки. Уже восьмой час. Серый день незаметно темнел. Он ещё немного постоял у входа с левой стороны двери, потому что с правой стоял, важно куря сигару, большой и вальяжный метрдотель. Было людно, безостановочно шли люди, наверное с работы, у каждого в руке или на плече сумки, пакеты, а в глазах - мутная тошнота. Без конца мелькали их усталые и злые лица, слышалась привычная брань. Прошел ротвелер без намордника, прогуливающий высокую худую женщину в желтом плаще, какой-то бомж с окурком между большим и указательным пальцами... И ещё другие.
Метрдотель важно и густо выдувая дым, поглядывал на Сосницкого. Хорошего клиента видно сразу и наметанный на разную публику глаз служивого человека вмиг определил, что посетитель (если это посетитель) мужчина состоятельный и, значит, достойный уважения. Вот только продозрительно блестели глаза и вот что.. как-будто даже не брился.
Аркадий Григорьевич отметил внимание к себе и, чтобы что-то сказать, обратился к нему:
- Послушай, братец, как тут... свободные столы имеются?
Конечно, они имелись. Метрдотель получил зеленую бумажку в карман, притушил свою сигару, сунул её в карман казенного сюртука, открыл дверь, на ходу осведомился, какой нужен столик и нужны ли соседи. Может быть, приятного полу?..
Посадил.
Зал был полон. Хотя и оставались свободные столики. Аркадий Григорьевич рассеянно оглядывал пьющих, едящих, веселящихся... Оркестр, наяривающий что-то... несколько танцующих пар. Взгляд его наткнулся на знакомое лицо невдалеке, и пришлось напрячь память, прежде чем узнал худощавого человека, вместе с двумя другими приятелями занимавшего столик на четверых. Ну конечно, он их видел в холле гостиницы. Еще отметил грузинский нос худого. Он оглядел всех троих; лет по тридцать, только представитель кавказской национальности чуть побольше, может тридцать пять. А впрочем, южанин выглядит старше своих лет.
Аркадий Григорьевич что-то заказал направленному к нему властной рукой метрдотеля официанту. Что-то из птицы - курицу? утку? - сразу забыл. Принесли заказанные сто пятьдесят граммов коньяка, оказавшимся подкрашенным самогоном. Все равно. На эстраде появилась раскрашенная девица молотящая под Лолу из кабаре-дуэта "Академии", запела какую-то сомнительную дрянь. "Как всё!.." Он поймал взгляд кавказца, и ему показалось, тот подмигнул. Сосницкий осторожно кивнул в ответ и отвернулся.
Читать дальше