Михаил Соколов - Контракт со смертью

Зажигаются огни люстр и ярко освещают большой зал, заполненный приглашенными; веселый раскрасневшийся хозяин (бывший клиент Сосницкого) звонит в валдайский колокольчик, на подносе поднесенном ему слугой, и торопится начать речь, а Аркадий Григорьевич чувствует чью-то руку на своем локте и, оглядываясь, видит очаровательную, улыбающуюся смешным предвкушением девушку, невзначай взявшую его под руку... "Что?... Что он говорит?" - спрашивает она о хозяине, а Аркадий Григорьевич, отвечая, уже охвачен хмельным порывом увлекающим его в счастливые дали.

- Там спальня, - указал парень и, ухмыльнувшись, добавил. - Кровать на двоих, если желаете...

Фраза повисла в воздухе, её наглый смысл, конечно, дошел до сознания Аркадия Григорьевича, мыслями бывшего в этот момент в таких невообразимо чистых высотах, что возвращение к гнусной действительности заставило сжаться сердце. Сосницкий вытащил пять долларов, сунул в цепкую узкую ладонь коридорного, и жестом отправил его. Тот вышел, прикрыв за собой дверь.

Сосницкий прошел в спальню и сел на кровать, стараясь не смотреть на близко прилегшую тень жены. Аркадий Григорьевич к моменту встречи с будущей женой уже давно холостяк, прочно вступил в возраст, когда любовь, флирт, вообще женщины как-то незаметно заменяются бизнесом, причем не в нашем, новорусском понимании, а в исконном смысле, словом, профессиональная деятельность была для него уже всем, но в тот момент, от доверчивой ладони новой знакомой на сгибе локтя, он внезапно помолодел, разрезвился, дал понять, как очарован, а в ответ - просто и естесственно, - был награжден чудным участием, веселым, добрым вниманием и так щедро, словно бы её любовь была родниковым источником, из которого она охотно, после церковного венчания и напоила его.

Теперь его жена, встав с кровати, очутилась у двери, где, прежде чем выйти, остановилась вполоборота к Аркадию Григорьтевичу, - и, несмотря на свой чисто умозрительный состав, ах, как она была сейчас плотнее всего находящегося в спальне! На стене висел ненатуральный пейзажик в грошовой рамке под старину, обои пытались выдать бумагу за шелк, тумбочки у кровати с прессованными опилками внутри стенок пыжились выглядеть сделанными из дерева, - но она, его жена, была совершенно настоящей и живой, и только чувство самосохранения мешало вглядеться в её черты.

Надо было идти за ней, а потому что остаток дня был занят посещением магазина, ресторана и только к двенадцати часам ночи, в сопровождении добровольной охраны из трех новых знакомых (милиции не удалось установить личности, да это представлялось и неважным) она вернулась к себе.

Спускаясь по лестнице, он чувствовал, как тяжело устал, а когда оказался на улице, перед молчаливо переваривавшим детские впечатления цирком, голова у него закружилась от свинцовой мути пасмурного сентябрьского неба. Сверяясь с истрепавшимся уже протокольным листком, он посетил несколько магазинов, добросовестно прохаживался между стоек, увешанных плечиками с женскими кофточками, юбками, платьями, заглядывал в витрины наполненные смешной бижютерией и ювелирными украшениями. Затем Аркадий Григорьевич попал в центр города, о чем можно было судить по незаметному простору вокруг, несколько сокращаемому на тротуарах в ряд высаженными кленами, уже начавшими пламенеть, - резкий ветер то и дело срывал листья, которые, вертясь и кружась, летели наискосок через дорогу в стекла пролетавших машин и в отворачивающиеся лица прохожих. Один такой желто-рдеющий лист пролетел мимо, и Аркадий Григорьевич успел машинально поймать его и долго нес в руке, не зная, что с ним делать. Здесь же, на проспекте, тротуары были выложены узорными плитками, часто цветными, все в зависимости от вкусов владельцев магазинов, которые, приобретая само торговое помещение, украшали и прилегающие части тротуаров. Разными были вывески, витрины, однако роднило их, делало однородными общий евроремонтный подход. Впрочем, продавать старались везде разное: одежду, автомобили (огромный "Ленд-ровер", набычившись, разглядывал глазами фар безденежную толпу за стеклом), рыболовно-охотничьи принадлежности, мебель. Жизнь, в общем-то, кипела, люди входили и выходили, увлекая за собой Аркадия Григорьевича, потому что документ в кармане мог и упустить какой-нибудь магазин, а она (имя жены он так и не решался произнести даже про себя), со своей веселой, шаловливой развязностью, могла забежать даже в охотничий магазин, даром что сама зверей любила. Он входил в одни двери, выходил в другие, его обступали ряды костюмов и ряды плащей, потом пошли колготки, косметика... Боже мой! как же он ненавидел сейчас все это - магазины, манекены, вещи за стеклом, тупое лицо товара и в особенности живые лица этих баб, живущих тогда, когда её уже нет, смеющих обмениваться приторными любезностями, хмелеющих от вина взаимных услуг и возможности просто нахамить кому-нибудь.