Утром Сальва встал с тяжелой головой, словно перепил накануне, и собственное тело казалось ему плотнее и тяжелее обычного. Он потащил его через город, окутанный легким и теплым туманом. Вспотев, но чувствуя при этом озноб, он пришел в зал Пия VI, где нунций Караколли сетовал на трудности текста и жалкое качество перевода, тогда как отец Мореше осыпал его комплиментами за блестящее исполнение этой трудовой повинности. Когда их дуэт закончился, начался рабочий день — к большому удовлетворению Сальва, разум которого объявил, что прогнаны тусклые ночные воспоминания.
* * *
«Пока Басофон, он же Сильвестр, отдыхал в палатке центуриона Брута, непривычная суматоха нарушила покой Олимпа. Встревожен был даже Зевс, дремавший на своем облачном ложе. С недавних пор он чувствовал, что на Земле происходит нечто ненормальное, но его посланцы не могли внятно объяснить, в чем дело. И этой ночью, услышав шум на подступах к дворцу, Зевс кликнул своего личного советника, дежурившего у двери опочивальни, и приказал ему пойти и все разузнать.
Ждать громовержцу пришлось недолго. Посыльный вернулся запыхавшийся и в таком возбуждении, будто за ним гнался Цербер.
— О Величайший, это Аполлон… Война, Величайший, война…
Зевс тяжело встал со своего ложа.
— Что — Алоллон? О какой войне ты говоришь?
— Новый бог, Величайший! Аполлон только что узнал, что некто принял его облик и считает себя Солнцем Вселенной…
— Ну, такое уже бывало. Они все хотят походить на Солнце. А это всего-навсего звезда. А что до войны…
— Аполлон утверждает, что Небо иудеев намеревается конкурировать с нами, с Олимпом.
— Эти людишки, они все торгаши и любят умничать.
— Аполлон уверяет, что один из них объявил себя богом безо всякого на то разрешения, и именно он украл его облик. Ко всему прочему, его почитатели не признают никакого другого бога, кроме его отца, которого они называют Он и иногда Иегова.
— А где же мое место в таком случае? — спросил царь богов.
— Эти люди восстали против вас, Великолепнейший.
— Н-да, это неприятно. Сходи-ка за Аполлоном, пожалуйста.
В этот момент вошла проснувшаяся Юнона [10], с распущенными волосами и в ночном одеянии.
— Правда то, что говорят?
— Да нет же, нет, — заверил ее Зевс — больше для того, чтобы успокоить самого себя. — Время от времени какой-нибудь безумец объявляет себя богом. А другие безумцы устраивают ему овацию. А потом все заканчивается в одиночке для буйнопомешанных.
— А мне страшно. Мне кажется, что на этот раз нам грозит большая опасность. Разве вам не известно, что все эти восточные религии понемногу обгрызают нашу империю? Вот и Греция, колыбель наша, уже клянется только быками со взрезанным горлом. А теперь — Артемида мне сказала — объявился некто, распятый римлянами, но не умерший на позорном кресте, а, напротив, приобретший себе славу. Он убедил своих сторонников, что воскрес, и они разнесли весть о его победе над смертью по всему Средиземноморью.
— Мы — боги и, следовательно, бессмертны, — заметил Зевс. — Что с нами может случиться?
Тут вошел Аполлон, такой прекрасный и молодой, что Юнона невольно залюбовалась им.
— Величайший, у меня украли мой облик.
— Кто же?
— Тот иудей, считающий себя сыном Иеговы. Его даже прочат управлять Солнечной колесницей вместо меня. Это недопустимо!
— Конечно, конечно! А этот Иегова стремится занять мое место, не так ли? Все это мне кажется достойной сожаления галиматьей. Эти иудеи поистине поражают.
— Однако лживая вера распространилась не только среди евреев. Даже сама Греция… стыдно сказать…
Зевс нервным движением погладил свою величественную бороду. Потом спросил: — А что делает Гермес? Разве не поручил я ему обновить свою систему?
— Он сочиняет.
— Дорогой Аполлон, я знаю, что ты никогда особенно не ценил его, но люди питают к нему слабость. Одним словом, для нас настал момент объединиться. И прошу тебя, никаких ссор.
— Мне донесли, что Небо послало на Землю выдающуюся личность, чья задача — пополнить учение Распятого.
— Выдающийся?
— Это суровый и безжалостный молодой человек, единственное достоинство которого, как кажется, заключается в непревзойденном умении драться палкой. И я его остерегаюсь. Не разумно ли было бы приблизить его к себе и поточнее узнать, что он собой представляет и какова его цель?
— Поступай как знаешь, — зевая, проговорил владыка.
Не самое ли время передохнуть? Вся эта суета раздражала Зевса. Сон для него был убежищем, в котором он мог обо всем позабыть. И он укрылся в нем.
Читать дальше