Ирина Арбенина - Идол прошедшего времени

— Допустим.

— Известен, например, рассказ о статуе, упавшей на человека, который оскорбил ее.

— Грубость всегда наказуема… — усмехнулся Филонов.

— Жители Тира надевали цепи на статую бога солнца, чтобы она не покинула их город. Статуя Аполлона двигалась, давая прорицания, а другие статуи размахивали оружием, плакали или потели — в доказательство своей сверхъестественной силы.

— Ну, не знаю, стоит ли об этом всерьез…

— Кстати, то, что одушевление предметов возможно — каким-нибудь духом или силой, — не противоречило и более поздним теориям вполне цивилизованных людей.

— Так-так…

— Я уверен, легенды об оживающих статуях несут на себе отсвет этого знания, — продолжал Кленский. — А что касается Мериме… Я думаю, что «Венера Илльская» — явное отражение таких убеждений.

— Любопытно, конечно… Но не более, — с угасающим скепсисом произнес Дамиан.

— Вы думаете, Дамиан, что козлоногие сатиры перевелись, когда бог Дионис перестал показываться людям?

— Не так?

— Нет, дорогой мой… Последнего сатира поймали римские солдаты, когда их полководец Сулла, трезвый, жестокий и ни в каких сатиров не веривший, воевал в Греции.

— Да что вы?!

— Сатира связали, притащили в лагерь и стали допрашивать через переводчиков на всех языках. Но он, большой, лохматый и грязный, только испуганно озирался и жалобно по-козлиному блеял. Сулла испугался и приказал отпустить сатира.

— Зачем вы это мне рассказываете?

— Зачем? Знаете, один из лучших знатоков античности, преподававший у нас в университете профессор Просвирский, любил повторять: молодой человек, греческие и римские статуи — это не изображения богов… Нет!

Кленский сделал многозначительную паузу.

— А что же это? — вздохнул Дамиан.

— Это сами боги.

— Вот как?

— Вы знаете причину смерти Нейланда?

— Нет, разумеется… Я ведь не видел трупа.

— А я, кажется, знаю.

— Поведайте! Дриады, наверное, защекотали?

— Нейланд умер не от щекотки.

— Что же с ним случилось?

— Огромные гематомы.

— Синяки?

— Да.

— Ушибы?

— Напротив. Объятье. Как будто его тело сдавили, так сказать, железные длани.

— «Статуя переломила… словно щепку», — произнес Дамиан. — «Еще один… наказанный Венерой». Да… Что-то в этом духе и написано у Нейланда в записной книжке.

Сыщик покачал головой, скорее автоматически, по инерции, сохраняя прежнюю иронию.

— Нейланд читал «Венеру Илльскую» постоянно перед своей странной смертью, — продолжал Кленский. — Очевидно, помнил наизусть. И возможно… Ну, как вам сказать…

— Говорите уж!

— Эта любовь к мраморной Венере, о которой он пишет… Возможно, все это было всерьез.

— Вы шутите?

— Нисколько. Я хочу сказать, что это не шутки.

— Не шутки? То есть вы, взрослый здравомыслящий человек, хотите сказать, что Нейланд не фантазирует, когда пишет «появилась она»?

— Да.

— Впечатляет! — Филонов залпом выпил стакан воды. — Откуда вы знаете про гематомы?

— Видите ли… Наш доморощенный мародер Миха видел эти ужасные гематомы. Он обыскал, оказывается, мертвое тело Нейланда в поисках денег. Еще прежде, до того, как задумал снять с трупа часы…

— И ваш доморощенный мародер признался вам в этом поступке? Любопытно…

— Миха так дрожал от страха, когда появился кадавр, — решил, что труп вернулся, чтобы с ним рассчитаться! — что все мне рассказал, без утайки.

— А вы до сих пор молчали?

— Кстати, Нейланд забыл здесь книгу, — вместо ответа заметил Владислав Сергеевич. — «Венера Илльская» у меня. И я вам сейчас ее принесу. Там есть Яшины пометки!

— Вот как?

В тот же день Филонов, отложив свои таинственные поиски, принялся за чтение Мериме.

Она стояла так близко — только протяни руку. И Владислав Сергеевич протянул — как нищий за подаянием.

— Не убегайте! Прошу вас, — взмолился он. И сделал попытку приблизиться.

Но Вита опять — неумолимо — стала удаляться.

— Ах так… — вдруг разозлился Кленский.

Непреодолимое желание, как при созерцании миража, прикоснуться и удостовериться, из какой материи соткано это существо, овладело им.

Он уже почти бежал. А расстояние между ним и девушкой нисколько не сокращалось.

И все-таки он бы ее догнал. Он был почти уверен в этом.

Но на пути ее отступления стояла все та же самая невероятная зеленая ива.

И Вита вдруг снова исчезла.

Кленский подошел ближе, дотронулся, как во сне, до ивовой ветки. И даже прикоснулся щекой к прохладному узкому листу. На сей раз сомнений у него не было. Это было слияние, растворение, превращение. Она исчезла: вместо его Виты шептала, дрожа как живая зеленью листвы, ива.