Алексей Макеев - Та еще семейка

Набран был еще один номер словно бы с осторожностью и льстивой медлительностью. Разговор велся по-английски, вследствие чего не станем его приводить ни в подлиннике, ни в переводе. Заключим только, что, судя по интонации, Стефан Георгиевич общался с джентльменом, значительно превосходившим его в иерархии криминально-финансового мира.

Скрипнула дверь в дальней стене, вошел молодой человек лет двадцати трех. Он достал из папки с никелированным замочком несколько компьютерных распечаток и протянул джентльмену, облагороженному сединой.

— Как вы хотели, Стефан Георгиевич.

— Угу, угу, чудно, — проговорил Стефан Георгиевич, просматривая бумаги, и почмокал сочным пухлогубым ртом. — Ты, как всегда, аккуратен. Все учтено, подсчитано. Мерси, я доволен твоей работой.

— Можно ехать домой? — спросил молодой человек.

— Поезжай.

Часов в десять утра следующего дня господин Парамиди лично зашел в предоставленный Илляшевской апартамент, чтобы пригласить ее к деловому завтраку.

— Хэллоу, леди. — Стефан Георгиевич попытался начать разговор, блеснув свободным знанием английского.

— Я знаю только немецкий и польский, — заявила экс-директриса. Она была свежа, причесана и одета почему-то в офицерский камуфляж без погон.

Наконец они сели за стол, сервировка которого была проста, но предполагала изысканный и сытный завтрак, состоявший из крабового салата, первоклассной семги, окорока с той самой заветной, натуральной слезой, а также из сыра «бри», черных маслин и румяно шипевших бараньих отбивных. Пожилая женщина с унылым лицом подала сверх перечисленного крошечные маринованные корнишоны и баклажаны-соте.

— Мне идти? — спросила пожилая и огладила белый фартук.

— Иди, Геро, — сказал Парамиди, — потом принесешь кофе. Я позвоню. Кто там в коридоре?

— Артем и Рустем, — ответила унылая Геро.

— Гречанка, что ли? — поинтересовалась образованная экс-директриса.

— Это моя дальняя родственница. Прошу, Марина Петровна, воспользоваться моим баром. Он неплох. Виски-сода? Коньяк? Шампанское? Или сухое вино? Есть грузинское, итальянское. Недурное венгерское. Крымский мускат дореформенных времен.

— Нет, только рюмку водки для аппетита. Итак, я не говорю по-английски, а вы по-немецки. Продолжим на «великом и могучем». Желательно, чтобы нас не подслушивали и не прослушивали. Тем более не записывали.

— Все нюансы конспирации, разумеется, предусмотрены. Но вначале позавтракаем, не угнетая приятных мыслей и не мешая пищеварению.

Откинув отросшие в изоляторе волосы, сияя чистым и белым, как слоновая кость, лбом, Марина Петровна торжественно подняла стограммовую рюмку.

По окончании завтрака Стефан Георгиевич отрезал золотыми ножничками кончик сигары, задымил и предложил Илляшевской рюмочку ликера.

— Нет, — твердо отказалась Илляшевская, — давайте к делу. Я готова выслушать ваши вопросы и предложения.

— В принципе вопросов нет. Последние месяцы вам фантастически не везло. За вашу «Лилию» взялись какие-то сумасшедшие ищейки. Мы пытались их остановить. Начальникам предлагались хорошие деньги, но ничего не помогало. Нашелся некий оголтелый генерал в МУРе и кучка невероятно борзых оперов. Прихватили не только «Лилию», но и Салон аргентинских танцев. Чуть было не задержали Ануш Артуровну. А в МУРе арестовали с доказательной базой нашего человека.

— Я это знаю, — посмотрев в сторону и взмахом руки отогнав голубоватый дымок, холодно сказала Илляшевская.

— В связи с двумя крупнейшими изъятиями у вас произошли колоссальные недочеты. На рынке не было реализовано товара более чем на сто сорок миллионов евро. Макар и я понимаем: риск есть риск, мы списываем вам половину. Но остальное… Так вот, Марина Петровна, мы имеем сведения о ваших вкладах в цюрихском банке.

На лице Илляшевской появилась краска нехорошего возбуждения. Потом она побледнела и облизнула губы, мгновенно высохшие от злости.

— Я просила бы не касаться моих банковских вкладов. В конце концов…

— В конце концов, деньги любят счет. — Белки черных глаз Парамиди пожелтели, он пососал сигару, высокомерно откинув голову. Илляшевская увидела, что у него совсем старый подбородок. Студенистый, одутловатый, но отлично выбритый. — Ну и… я бы еще ничего, я ладно… — продолжал Стефан Георгиевич. — Но Макар… Вы же знаете: это глобалист. Наши местные трудности его мало волнуют. Он рассуждает, как машина. Российские кадры он не ценит. Только конечная цифра и больше ничего.