Маргарита Резник - Сахар…

– Это глупо, у него была пара свиданий с такими, ну, девственницами, – пояснил Тагар, – но они оказались уродливыми и ужасно скучными, не то что Вы. – Он расплылся в улыбке, выставляя ряд желтеющих зубов.

– Да, курить тебе надо бросать, друг мой, – с ухмылкой воспитателя заметила девушка, стараясь не говорить сейчас о себе, в надежде, что этот обескураживающий своей простотой ребёнок не спросит её о том, цела ли она для Павла.

Агата вздохнула с облегчением, когда Тагар также просто и быстро перекинулся на новую тему, как только что принялся за компот, доев второе блюдо. Пока он рассказывал о том, что курит совсем немного, всего пачку «Винстон» в день, и уже второй год пытается бросить, Агату разрывали двоякие чувства. Она однозначно была уверена в том, что ни Павел, ни Тагар не должны узнать о её связи с Костей, да и вообще о разгульной жизни. Но также она понимала, они с этим маленьким цыганёнком настолько похожи и близки по духу, что обманывать его станет самым трудным бременем в её жизни. Он верит в её чистоту, и рушить подобную веру кощунственно, а вот рассказать правду и поболтать с ним о трудностях жизни, было бы честно, и наверняка, принесло бы облегчение для обоих.

Тем не менее, пришлось выбрать первое и молчать, пока она не убедится в том, что правду рассказывать безопасно. Кто знает, что сделает Павел, узнав о том, что Агата тоже спала с Костей? Ведь если он убийца… Короче, надо быть осторожнее.

Единственное, что Агата уяснила для себя и объявила об этом Тагару, так это то, что теперь они друзья. Мальчик произвёл на неё неизгладимое впечатление – он самый взрослый из всех взрослых, кого она знала в жизни.

После часового воспитанники «Центра» перерыва ребята разбежались по классам. Агата так переволновалась из-за раздирающих её противоречий «рассказать – не рассказать», что её пришлось завернуть в туалет, где её стошнило съеденным обедом. Приведя себя в порядок, девушка вышла на улицу к Павлу, который сидел там с того самого момента, как Тагар ляпнул лишнего. Как раз когда она ступила на крыльцо, молодой мужчина обнял цыганёнка, и, похлопав по плечу, отправил в класс.

Павел улыбался, и был странно светел, что Агата даже не сразу поняла, что он явно только что ревел как младенец.

Павел взглянул на подошедшую Агату лазурными глазами, выглядевшими сейчас чересчур блестящими, и предложил девушке сесть.

– Теперь ты все знаешь. Это должен был рассказать тебе я, а не Вася.

– Я не всё знаю. Думаю, я готова выслушать рассказ из первых уст. – Агата присела на расстоянии, практически на другом конце скамейки; сейчас он уже не казался ей опасным, но предосторожность никогда не повредит.

– Ладно. Я расскажу тебе свою историю, но ты должна знать, что ты мне очень нравишься, и я хочу продолжить общение с тобой. – Павел подсел ближе и попытался взять девушку за руку, но Агата аккуратно убрала руку в карман.

Его взгляд тут же похолодел, он нахмурился, как обиженный ребёнок, но стал рассказывать.

Рассказ молодого красивого атлета был более красочным и длинным, чем в изложении Тагара. Боль, отразившаяся на лице Павла при описании красоты и сексуальности его бывшей жены, заставила Агату возненавидеть эту женщину всеми клеточками своего тела. А на словах «обдолбаный ублюдок» она аж подпрыгнула: Павел сидел, сжав кулаки, мышцы напряглись на его накачанном теле. А ещё после пары высказываний о справедливости жизни и том, что его брат сам себя наказал нелепой смертью за подобное предательство, синеглазый Аполлон расплакался.

У Агаты больше не осталось и сомнений в его непричастности к смерти Кости, и она подсела ближе и, обхватив темноволосую голову Павла, подставила под неё своё плечо.

Так они сидели среди тёплого осеннего денька на белой скамье, а холодный воздух приводил в чувства сотрясающиеся от рыданий тела. По щёкам Агаты тоже текли слёзы, она понимала чистоту момента истины, момента, когда одна сторона раскрылась, и теперь настал черёд второй стороны.

Но она не могла решиться. Не сейчас. Ведь он ещё не отказался от своего правила о запрете отношений с гулящими женщинами, а она как раз такой и является. Это несправедливо. Вот бы кто-нибудь также взболтнул ему о распущенности его молодой подруги, тогда ей бы ничего не оставалось, кроме исповеди перед ним. Но не она сама. Ни в коем случае!

– Павел, как ты думаешь, это было самоубийство или… – Она не закончила вопрос, как бы намекая, что Павел сам поймёт продолжение.