Лада Лузина - Любовь – не сахар, сахар – не любовь (сборник)

Я сидела на крышке унитаза и, с мученическим выражением лица, выдергивала пинцетом для бровей волосы на ногах. Зла была, словно сто чертей, впрочем, как и любая другая женщина, занимайся она столь идиотским делом.

– Маша, ну скоро ты?! – поторопил нетерпеливый мужчина за дверью.

От неожиданности моя рука дрогнула и пребольно ущипнула ногу.

– Да пошли вы!.. – рассерженно огрызнулась я, но тут же опомнилась. – …шли бы вы на пляж без меня. Я догоню.

Так всегда – собираясь в отпуск, я вечно что-нибудь забываю. То расческу, то зубную пасту, то крем. Но такой жизненно важной штуки, как станок для бритья, не упускала из виду еще никогда. И главное – одолжить не у кого. Линда у нас леди, загодя сделала себе эпиляцию во всех местах. И не преминула заявить мне, что бритье для женщины – это вульгарно.

– Мы без тебя никуда не пойдем, – просюсюкал парень. – Ты сама с горы не спустишься. Или тебя, такую красивенькую, по дороге украдут.

Вот привязался. Ему-то какое дело, он вообще жених Линды!

– Маша, – прервал его рассудительный голос невесты. – Не торопись. Догонишь нас с Шуриком по дороге. Мы пойдем на наше обычное место…

Нет, дурное дело отдыхать втроем с подругой и ее женихом. Отдых без мужчин имеет свой кайф – можно ходить зачуханной, облезлой, обросшей и вполне счастливой. Ехать на курорт со своим персональным воздыхателем – тоже занятие увлекательное. Роман – это постоянная интрига, смена образов, нарядов, развлечений и настроений. А тут: ни то ни се. И мужика у тебя нет, и все равно в руках себя держать надо. Соответствовать. Первый день я кое-как с обрастающими ногами проходила (если не гладить, а гладить мои ноги было совершенно некому, то ничего – незаметно). А сегодня конечности ощетинились неопрятными черными волосками. И я бы сдохла от комплекса неполноценности, если бы пошла такими ногами на пляж. Тем паче, Линдин Шурик что-то уж слишком тщательно их разглядывает…

– Э-у-а!!! – помахала я им рукой с горы.

Хотя, если честно, этот крик восторга адресовался вовсе не моим дачным сожителям, а Морю. Искристо-синему, огромному, сразу же нахлынувшему на меня сияющим золотым счастьем. Море, любовь моя! Ни горы, ни лес, ни какое иное явление природы никогда не вызывали у меня столь мгновенного бравурного восторга. Такого нестерпимого желания кинуться в объятия. Такого адреналина в крови.

Говорят, раньше церковнослужители строили храмы, а правители возводили дворцы, чтобы человек чувствовал себя в сравнении с ними маленьким и убогим. Я никогда не понимала этой теории. Именно три вещи в мире – храмы, дворцы и море – порождали во мне ощущение своей огромности и бесконечности. Заходя в них, я чувствовала себя храмом, дворцом… Морем.

– Э-э-э-эй! – закричала я снова, приветствуя его, свое второе «Я», уже будучи им, волной, водой, стихией, готовой кинуться кубарем с горы – домой, в нестерпимо яркую, теплую синьку.

Неожиданно, оставив Линду посреди горы, Шурик ринулся мне навстречу. Я оторопело смотрела на него, приближающегося. Линда спокойно глядела ему вслед, опираясь на ручку большого синего зонтика, без которого она никогда не ходила на пляж. Белоснежка – она сгорала от первого луча солнца.

Даже не запыхавшись, Шурик подбежал ко мне и протянул руку:

– Давай помогу, а то упадешь…

Я неуверенно отдала ему свою ладонь. Конечно, бежать со всех ног к барышне, чтобы помочь ей спуститься с горки, – поступок джентльменский. Но вот по-джентльменски ли бросать ради этого святого дела свою невесту?

В подобных тонкостях я не разбиралась и оттого нахмурилась и скисла. Может, Линда сама послала его, она-то у нас кисейная барышня, свято блюдущая все тонкости этикета. В день нашего приезда, когда ее жених не удосужился подать мне руку, чтобы помочь спрыгнуть со ступенек поезда, она отчихвостила его по полной программе. Хотя, как по мне, совсем не стоило делать это в моем присутствии.

– Осторожнее, осторожнее, ставь сюда лапку… – ласково приговаривал Шурик. – А то еще ножку сломаешь. Жалко, такие ножки…

Вместо того чтобы смотреть под ноги, я постоянно косилась на Линду и спотыкалась. Она была воплощенное спокойствие. Спокойные, почти равнодушные глаза. Спокойные, гладко зачесанные волосы. Статуя. Лишь светлое платье развевается на ветру. Но мне казалось, даже он, хулиганистый ветер с моря, делает это осторожно и вежливо, зная, что имеет дело с настоящей дамой, не допускающей моветона.