Вадим Россик - Кто рано встаёт, тот рано умрёт

– Не беспокойтесь. Это говядина.

Довольный Кокос с ещё большим усердием принимается уминать жаркое. Всем известно, что говядина с картофелем и специями укрепляет тело и поднимает настроение. Эдик наливает мне и себе по бокалу замкового вина. Я не отказываюсь. Вино и вправду отличное.

– Как ваше расследование, Вадим? – неожиданно спрашивает меня Эрих.

– Спасибо, потихонечку, – дипломатично отвечаю я, чокаясь с Эдиком.

– Уже есть какие-то подозреваемые?

Я многозначительно подмигиваю управляющему.

– Конечно.

– И кто это? – тут же интересуется Селина, наставив на меня свой острый нос.

– Пока это секрет. Ещё рано называть имена.

– Ну и когда же вы сможете сказать, кто из нас прикончил Харди и Мари? – насмешливо задает вопрос Кельвин.

– Надеюсь, что скоро, – уклончиво отвечаю я плешивому.

– Бросьте вы говорить о плохом! Давайте лучше выпьем, – предлагает Эдик. – Кто со мной? Селина? Урсула? Коллеги?

Кое-кто протягивает бокалы – в Германии не принято отказываться от халявы – но на самом старте пьянку прерывает Бахман, входящий в столовую.

– Добрый вечер, Никлас! – радостно приветствует Эрих маэстро. – Как хорошо, что ты опять с нами.

– Я тоже этому рад, – сдержанно отвечает Бахман другу. Он занимает своё место возле Понтип и достаёт трубку.

– Как всё прошло? – спрашивает Эрих.

Бахман пожимает плечами.

– Как тебе сказать? Сквортцоф бесчинствовал. Видимо, инспектор решил, что это я убил своего лучшего ученика и собственную дочь. Большей нелепости я и представить себе не могу.

– Невероятно! – возмущается Эрих. – Полиция хоть что-нибудь узнала о преступлениях?

– Сквортцоф сказал, что к ране в подмышке Харди подошел кинжал, который он обнаружил на фигуре рыцаря возле комнаты Мари.

Я усмехаюсь про себя. «Сквортцоф обнаружил! Как же!»

– Следов на кинжале нет, остались лишь микроскопические капли извести в резьбе рукоятки. Инспектор считает, что Харди был убит этим кинжалом. Затем кинжал был погружен в известь для уничтожения отпечатков пальцев и крови. И, наконец, кинжал был отмыт от извести, и возвращен на место.

Я про себя соглашаюсь со Сквортцофым. На этот раз наши версии совпадают во времени и пространстве.

– А про алебарду Сквортцоф ничего не говорил? – задаю Бахману вопрос на засыпку. В конце концов, детектив я или просто полетать захотел?

Теперь Бахман смотрит прямо на меня непонятным взглядом.

– На алебарде тоже найдены следы извести и больше ничего. Впрочем, у полиции есть успехи. Они нашли машину Харди.

– Вот, как? И где же? – оживляется Эрих.

– Его родстер стоял на заброшенной дороге в самой чаще Ведьминого леса. От Замка десять минут хода.

– Значит, совсем рядом с нами, – задумчиво произносит управляющий.

– Совсем рядом, – эхом повторяет Бахман. Он замечает, что Лиля ставит перед ним тарелку и отрицательно качает головой.

– Не нужно, моя дорогая. Я не голоден.

– Ты должен есть, Никлас, – настаивает Эрих. Понтип тоже трогательно складывает ладошки перед собой, умоляюще глядя на мужа, но маэстро только гуще окутывает себя клубами табачного дыма.

Печальный колокол за окном рекомендует нам заканчивать трапезу. Пора, мол, и честь знать. Один за другим сытые художники начинают расходиться.

«Чюсс! – Чюсс!»

На вечер у меня запланировано еще одно дельце, поэтому, попрощавшись со всеми, я выхожу в коридор, но не поднимаюсь к себе, а караулю чету Бахманов. А вот и маэстро с Понтип.

– Вы помните наш вчерашний уговор, герр Бахман?

С заметным нежеланием Бахман останавливается. Потом строго говорит крошечной супруге:

– Иди одна, дорогая. Мне нужно поговорить с герром писателем.

Понтип покорно уходит, часто оглядываясь на мужа. Не зря считают, что азиатские жёны самые послушные.

– В столовой извращенца уже нет, – говорю я. – Предлагаю навестить его в комнате.

Бахман молча кивает. Поднимаемся на третий этаж, туда, где живут мужчины из художественной студии. В тёмный, с затхлым воздухом коридор выходит несколько одинаковых дверей. Подходим к одной из них. Бахман знает, куда идти. Он резко стучит в дверь костяшками пальцев. Через пару мгновений дверь распахивается. В проёме сутулится, удивленно моргая близорукими глазами, плешивый Кельвин. Очков на нём нет. Консультант в одной рубашке, воротник расстёгнут, галстук-бабочка отсутствует. Сразу видно, что в Байроне после восьми часов вечера гостей не ждут.

– Можно к вам? – спрашивает Бахман.