Инна Бачинская - Ритуал прощения врага

— У тебя есть ключ от балкона?

— Где-то был, а что?

— Ты бы закрыла, а? Зачем тебе лишние неприятности? Тем более Плотников мой брат. Два брата подряд… не хотелось бы.

— Закрыть балкон? Зачем? — не поняла Татьяна.

— На всякий случай. Понимаешь, меня иногда тянет… как бы тебе это объяснить… свести счеты и посмотреть, что на той стороне.

Он смотрел на нее своими сумасшедшими глазами цвета светлого пива или меда и улыбался, и Татьяна почувствовала, как по ее позвоночнику пробежал сквознячок — улыбка художника и добродушный тон не вязались с его жутковатыми словами.

— Ты… серьезно? — пролепетала она.

— А то! У меня генетика такая, семейное проклятье. Ладно, не бери в голову, я буду держаться от него подальше. Я пошутил.

— Ты не хочешь жить?

— Бывает. Ты ведь тоже не хочешь!

— Я? Я хочу!

— А откуда твои страхи? Тебя ведь трясет от ужаса, ты и меня пустила, потому что тебе страшно. Если тебя не остановить, ты в один прекрасный день запросто шагнешь с перил.

— Это грех, — твердо сказала Татьяна.

— Конечно. Все грех, и все мы грешники. Хочешь, напишу тебя? В венке, в красных бусах, в холщовой вышитой рубашке — ты сидишь на срубе сухого колодца, волосы распущены, а рядом белый волк-ярчук. У тебя потрясающие глаза! Это же офигеть, какие глаза! Не то темно-серые, не то синие, а иногда лиловые… нет, фиалковые! А еще у тебя не ноги, а копытца. Хочешь? В виде дриады или мавки. Кстати, я вспомнил, что такое ярчук. Это не порода. Это даже не пес — это языческое существо в виде пса, которое отпугивает ведьм. В странное, однако, местечко ты забрела.

Он смотрел на нее в упор. Татьяне показалось, художник слегка косит, и от этого что-то диковатое чудилось в его облике, ноздри крупного носа трепетали, и на виске билась темная жилка. Она сглотнула, ей стало не по себе.

— С копытцами? — произнесла она неуверенно, смутилась и вспыхнула, не зная, шутит он или серьезен, не умея подхватить странный разговор, чувствуя себя тяжеловесной и неуклюжей. Ей чудился скрытый смысл в его словах, от которых сладко ныло в груди, и она не могла заставить себя заглянуть ему в глаза…

— С копытцами. Я уверен, что в твоем языческом Городище водится и не такое, там полно всякой древней нечисти.

— Я не видела, честное слово, — растерянно пробормотала Татьяна.

Игорь рассмеялся, запрокинув голову — она увидела его тонкую беззащитную шею, острый кадык.

— Ты ее любишь? — вдруг спросила Татьяна, сжимаясь от непонятной тоски.

— Киру? — Игорь задумался. — Не знаю, — сказал он наконец. — Жалею — да. Я даже предлагал ей уйти от Кольки ко мне, но она, к счастью, отказалась. Володечку жалею…

— Почему к счастью?

— Какой из меня муж? Денег нет, беден, как церковная крыса, работник я фиговый, картины никто не покупает… кроме китайцев, да и то им не столько картины нужны, сколько память об убийстве и то, что я брат жертвы. Сувенир. Однажды Колька, по просьбе Кирюши, пристроил меня к себе в офис, я выдержал полтора дня и сбежал — лучше с голоду подохнуть! Такая я подлая скотина. Так что гони меня, пока не поздно, поняла? Пока не поздно.

Игорь, улыбаясь, смотрел на нее, и она опять подумала, что у него клыки как у вампира. И почувствовала, что краснеет — бурно, жарко, неудержимо. Игорь вдруг схватил ее за плечо, притянул к себе и поцеловал…

В больнице Шибаев узнал, что Ильинскую перевели из реанимации в травматологию и теперь ее можно навестить. Ему выдали короткий белый халат и бахилы и рассказали, как найти нужную палату. Ему пришлось переспрашивать, так как было не под силу разобраться в больничных лабиринтах.

Он негромко постучал, не получив ответа, отворил дверь. Жанна дремала. На тумбочке рядом с кроватью в вазе стояли высокие синие цветы. Она была в палате одна. Шибаев осторожно присел на край стула у кровати, положил себе на колени букет бело-розовых цветов, названия которых не запомнил. Он смотрел на бледное заострившееся лицо Жанны, синяки под глазами, руку, лежащую на груди… на среднем пальце — колечко с зеленым камешком — и чувствовал ком в горле. Ему хотелось откашляться, но он боялся потревожить ее. В ней сейчас не осталось ничего от той высокомерной и самоуверенной Жанны, которую он знал. Она вдруг открыла глаза…