Сергей Владимиров - Бог жесток

Предположение было изрядно фантастическим, и никаких иллюзий, что оно оправдается, я не питал. Однако ноги сами понесли меня. Я обогнул дом Зои Алексеевны Стрелковой и приблизился к соседнему, на вид такому же заброшенному, давно покинутому. Кривоногий бородач, казалось, не проявлял ни малейшего интереса к моему маневру.

— Закуривай, отец, — предложил я, по-блатному кривя рот и протягивая пачку сигарет.

Сосед невозмутимо залез в нее скрюченными артритом пальцами, подцепил одну, отправил ее в седые джунгли. Тут же я поднес огонька. На этот раз седобородый одобрительно кивнул, но продолжал хранить гордое молчание.

— Сына-то давно не видел, отец?

Я не имел понятия, есть ли у старика сын, а если и есть, имеет ли он отношение к побегу Лены Стрелковой, но опыт подсказывал мне, что в таких маленьких деревеньках жители если и не породнились друг с другом, то знают о земляках каждую мелочь. Особенно соседи.

Шелохнулись кустистые, словно припорошенные инеем брови бородача, на меня без интереса взглянули два мутных глаза.

— Сына, говоришь, чужак? Сам-то кем бушь?

— Дружком его давнишним.

— Ну-ну, — протянул седобородый недоверчиво. — А я Петром Евсеичем, батей этого мудака. Дружок, говоришь?

— Дружок, дружок, Петр Евсеич, — горячо заверил я.

— Дружков я повидал на веку, знаю. Иной так представится, а опосля корки достанет.

— Обижаешь, отец…

— Обидчив ты больно, чужак, — загудел Петр Евсеич. — По кой бес к соседям тогда ломился? Что у Зойки интересного? Небось справки наводил?

Излишняя подозрительность седобородого не предвещала ничего хорошего.

— Бросьте, Петр Евсеич, домом спутался. С вашим сынком давно не якшался, вот и запамятовал, где он обитает, — ответил я, подхалимски лыбясь. Но мне не давала покоя мысль, что говорить, если мнительный Петр Евсеич вдруг догадается спросить у меня, как зовут его сына. Мне повезло.

— Ну, коли так, домом спутаться не грех. Сам, быват, в потемках, перебравши немного… Вчера, например… — прозвучал тонкий намек. — А чё до сынка, мне он не докладывает, где шастат. Взросел ужо, ума б еще набраться. Как откинулся с зоны месяца три назад, всего раз здесь побывал. И опять в город. Дружков у него, видать, там много. Да и ты мне баки не заливай. Чё я за отец, когда родного сына задарма сдаю?..

— Ну, Петр Евсеич, так совсем не пойдет, — обиделся я в очередной раз. — Я к тебе и сынку твоему со всей душой, а ты меня за редиску держишь… Самогон у вас здесь где продается? Гляжу, болеешь ты шибко…

Все происходит как по взмаху волшебной палочки. Минут через пятнадцать действие разворачивается уже в его темной неубранной избе, где каждый угол пропах самосадом, мужским потом, мышами и мочой. В качестве гвоздя программы — бутыль с чем-то мутно-зеленым и для внутреннего употребления непригодным. Гостеприимный хозяин, давясь, вломил в себя содержимое граненого стакана, закусил долькой чеснока и бросился облегчать отравленный желудок в открытое окно. Лишь с третьей попытки ему удалось удержать в себе заветные двести грамм. Этого ему оказалось достаточно, чтобы побороть похмелье и сделаться мертвецки пьяным.

— Б…и! — зарычал он, шарахнув кулаком по столу. — Все бабы — б… Возьми мою, коли хошь… Чё ей здесь не жилось?! Нет, попутал ее черт в актрисы лезть, спать с каждым встречным! Ну и чё?! Прирезали стерву! Где она и где я, спросишь?! А вот он, вот он я! — И, воспарив над столом, Петр Евсеич треснул себя кулаком в грудь. — А соседских возьми, ну, Зойку, к которой щас стучался. Училка хренова, откуда она здесь объявилась? Из города! Наблудила, приехала с брюхом, а мужа — ищи-свищи! Развращает город, все в нем — б… Моего Сашку воспитывать взялась, наша-то мамка уже окочурилась. А потом и Леночку свою, тоже б…

Возникшая пауза уходит на новое наполнение стаканов. По избе разливается ядовитый запах сивухи. Воспользовавшись моментом, когда хозяин, снося все на своем пути, вновь ринулся к окну, я без сожалений отправил свою порцию под стол.

— Так эта Зойка — б… — донеслось до меня сквозь надрывный рвотный кашель и чих. — На моего олуха бочку катила, будто таскал он ейну дочку на сеновал, а там по полной программе… Брехня, да и только! Сама, шалава малолетняя, кого хошь могла… Помню, как ее городские по очереди… На тачках приехали, с вином, с водкой, шашлыки на природе пожрать. Мне еще стаканчик налили… А мой охламон за нее и вступился. Пырнули его ножом в брюхо, да, видать, мало. Как отлежался, так похватали они с Ленкой манатки и в город съехали. В институт, дескать, поступать, а на самом деле — развратничать. Б… — они б… и есть!