Анатолий Степанов - Парад теней

- Мое дело - дубль. А на матчах основы я - так, для многочисленности тренерского штаба. Сегодня под нами - аутсайдер, обойдутся и без меня.

- Манкируешь, - назидательно пожурил Кузьминский.- Смотри, выгонят.

Виктор Кузьминский был из знаменитой компании Деда, Александра Ивановича Смирнова, в которую попал последним. Если журналист Спиридонов и киноре жиссер Казарян прошли со Смирновым рядом, считай, целую человеческую жизнь в полвека, то Кузьминский был принят в компанию лет шесть тому назад после того, как по уши влез в скандальную историю с незаконными формированиями и во многом способствовал разоблачению группы политических уголовников. Легкомысленный и по-писательски наблюдательный, он - любитель бурно и весело пожить - охотно существовал на рискованной нейтральной полосе, там, где завязывались узлы нитей, связывающих респектабельную благонамеренную жизнь с уголовщиной, черным бизнесом, подпольной торговлей. Дед, а вслед за ним и Сырцов часто обращались к нему, если им были необходимы свежая информация, тонкая дезинформация, легкий шухер, прикрывающий целенаправленную провокацию, побуждающую к активному действию персонажей того дела, которым в данное время занимались и Дед, и Сырцов. И вот, опять призвали.

Они стояли на Тверской у Дома книги. Подкатил монументальный "паккард" и припарковался за Константиновым "опелем". Распахнулась передняя дверца, и из нее не просто вылез, а неким видением явил себя земному миру Гришка Абрамов, красавец, театральный премьер, кинозвезда. Сопровождаемый восхищенно-любопытными взглядами женской половины бредущих по широкому тротуару, он пал в объятия Виктора Кузьминского с возгласом:

- Витенька, старый хрен, радость моя! Объявился, наконец!

Кузьминский похлопал его по спине и сжал в железных объятиях, разделяя его восторг.

- Мальчик мой, я так соскучился!

Несмотря на некоторую намечающуюся тучность, известный литератор был еще крепок. В стиснутой грудной клетке Абрамова перехватило, и он сказал с уважением:

- Ну и здоров ты, козел, как бык!

- Так кто я? Козел или бык? - живо заинтересовался Кузьминский.

Абрамов не успел ответить. Ответил за него веселый, круглый - круглая лысая голова, круглые, обтянутые шерстяной кофтой плечи, круглый живот, среднего роста мужчина, выбравшийся с заднего сиденья "паккарда":

- Бык, Витя, Бык!

- Какой я тебе бык? - внезапно обиделся Виктор. - Бык вон он! Охранником у тебя на заднем сиденье!

Круглый был настроен миролюбиво и великодушно:

- Ты на мгновение становишься быком для того, Витя, чтобы как Юпитер похитить Европу!

- Боже! - изумился Кузьминский. - Луч света в темном царстве! Эрудит в серых рядах армии нуворишей!

- Я не в армии, - не обидевшись, скромно признался круглый. - Я впереди.

- На лихом коне, Боря? Полководец?

- Знаменосец, а может, и горнист, - хихикнул Боря.

- Нет, тебя не ухватить! - заглядывая в Борины волчьи глазки, заметил Кузьминский. - И не буду. Знакомьтесь, мой давний друг Константин Ларцев.

Константин, до того стоявший сзади и сбоку, сделал шаг вперед и поклонился.

- Не надо знакомить. Великий футболист всем знаком. А представляться надо мне: Борис Марин - предприниматель.

Абрамов уже тряс двумя руками правую руку Константина, экспансивно и великодушно, как истинная знаменитость, которой не страшна конкуренция, славил всероссийскую, а может быть, и международную известность нового знакомца:

- Кто же не знает Константина Ларцева? Его удары, его обводку, его пасы, восхищающие всех нас, болельщиков, много-много лет! Я счастлив, Константин, знакомству с вами.

- По этому вопросу все? - заключил славословие Кузьминский. - Тогда поехали, господа хорошие!

Марин и Абрамов возвратились в "паккард", а Ларцев с Кузьминским уселись в "опель", который, подождав, пристроился в хвост американцу, и покатили. За Триумфальной иностранная парочка ушла направо и, дважды вильнув в Тверских-Ямских, остановилась у мраморного с золотом подъезда, над которым полукругом сияла надпись "Казино", а под ней, уже в линеечку, "Бар. Ресторан".

"Паккард" еще не заглушил мотор, когда с криком: "Борис Евсеевич!" по скользким от немыслимой гладкости ступеням скатился швейцар в форме латиноамериканского генерала и распахнул заднюю дверцу. Но к этому моменту с переднего сиденья уже выскочил на тротуар Абрамов и сказал холую с угрозой:

- А меня и не узнаешь, Павлуха. Плохо мышей ловишь. Смотри, уволю.

Швейцар заполошно замахал руками: