Анатолий Степанов: Вечный шах

- Иди и откажись, - посоветовал комиссар.

- Тебе хорошо, - вдруг обиделся на комиссара поручик. - Ты на твердом берегу стоять будешь, только руку мне протянешь. Мне же в самую трясину лезть. Вдруг засосет?

С обеда в гостиницу возвращались поодиночке командировочные научные московские дамочки, все, как на подбор, хороших лет, в хорошей форме, прибранные, привлекательные. Провожая бессмысленным взором очередную чаровницу, белый полковник изрек:

- Вот эту я трахнул бы.

Прошествовала следующая.

- А эту? - полюбопытствовал комиссар.

- И эту бы, - согласился белый полковник.

Поток дамочек иссякал. Придирчиво осмотрев последнюю, полковник подождал немного, встал, с зевом потянулся.

- Поспать, что ли? - сказал он и направился в гостиницу.

- Натрахался до изнеможения и спать пошел, - резюмировал комиссар.

Поручик и сценарист хихикнули. Замечательно было так сидеть.

С прогулки возвращались девицы, привезенные из Москвы для деревенской групповки. Впереди шла ядреная, заводная, веселая девушка Лиза. Проходя мимо скамейки, зыркнула отчаянным глазом на Виктора. Комиссар и поручик украдкой глянули на сценариста: проверяли, адекватна ли его реакция. Адекватна: сценарист поднялся, потянулся, как полковник, и рванул в вестибюль.

Лиза была одна - тактичные подружки удалились. Неунывающей девушке нравилось спать со сценаристом: и просто так, и престижно, и кое-какое в связи с этим привилегированное положение.

Виктор подошел и поведал малоприятную новость:

- У меня в номере пьяный Серега спит.

- Тогда ко мне, - решительно предложила она. - Моя соседка в Москву уехала.

В номере он обнял ее и положил подбородок на ее плечо. Она тихонько расстегнула его рубашку, ладошкой провела по волосатой груди, куснула за мочку ближайшего уха и шепотом сообщила в то же ухо:

- Я соскучилась по тебе, Витя.

В дверь постучали, и ласковый детский голосок позвал:

- Лизочка, можно тебя на минутку?

- Инка-ассистентка, змея, - почти беззвучно прошипела Лиза, выпросталась из-под простыни, натянула халат, открыла дверь на малую щель и в щель выскользнула в коридор.

Поспать по-настоящему перед ночной съемкой не удалось. Виктор глянул на часы (было без двадцати семь), вздохнул, спустил ноги с кровати, и, сидя, стал одеваться. Вернулась Лиза, села рядом, сказала:

- Тебя режиссер ищет.

Он встал, натянул портки, застегнул их, наклонился и поцеловал Лизу в щеку. Извинительно поцеловал.

Режиссер обитал в апартаментах, предназначенных для знатных иностранных гостей. И коврик афганский, и телевизор японский, и креслица финские. Режиссер и оператор возлежали в ожидании Виктора в кожаных креслах. Дождались.

- Чего надо? - грубо спросил сценарист.

- Я соскучился по тебе, Витя, - повторил Лизины слова режиссер.

- А я - нет, - признался Виктор и бухнулся на диван.

- Как отдохнул? - невинно поинтересовался оператор. Проигнорировав этот провокационный вопрос, Виктор сходу, чтобы не опомнились, сделал заявление:

- Никаких существенных изменений в сцене на болоте не будет. Перелопачивать ее - значит, перелопачивать весь замысел. Этого вы от меня никогда не дождетесь, - высказавшись, Виктор победоносно глянул на собеседников. Те скалились, чем его сильно рассердили:

- Развеселились тут! Хотите снимать авторское кино - снимайте по своим сценариям!

- Чего он орет? - недоуменно спросил режиссер у оператора. - Ты спросил его переделывать сцену? - Оператор отрицательно помотал лохматой головой. - Я просил его переделывать сцену?

- Просил, - перебил вопросительный монолог Виктор.

- Виктор, ты не прав, - с лигачевскими, умело воспроизведенными интонациями возразил режиссер. - Я просил тебя подумать над ней. Ты подумал?

- Буду я еще думать!

- Я понимаю, тебе некогда было, - мягко вошел в сложное сценаристово положение режиссер. Не сдержавшись, оператор восторженно хрюкнул. В отличие от оператора, Виктор сдержался. Только подышал некоторое время достаточно бурно. Отдышавшись, спросил:

- Тогда зачем я вам?

- Легкая корректировка диалогов в связи с натурой, Витя, - объяснил режиссер.

- На съемке. По мизансцене, - решил Виктор. - Тем более, что доблестный поручик, носитель, так сказать, идеалов столь любимого тобой, Андрюша, белого движения, лезть в болото категорически отказывается.

Бунт на корабле, бунт на корабле! Глаза режиссера округлились, как у Петра Первого, он встал, прошелся саженьими (как на картине у Серова) шагами по афганскому ковру, подумал, подумал и рявкнул: