Анатолий Степанов - Заботы пятьдесят третьего года

- Он сер, а ты, приятель, сед, - перефразируя Крылова, продекламировал Казарян.

- Сед я, - сказал Смирнов. - Ростов запросили?

- Запросили. Приметы отправили, теперь картинок для опознания ждем. Только что это дает? Ну, опознает его мой осведомитель, и что? Берников откажется, домушник откажется - следов-то никаких не оставил - и все. Только спугнем их. Коллекцию надо у Берникова искать, - сделал вывод Ларионов.

- А ведь если бы не амнистия, Берников не рискнул бы, - вдруг сказал Смирнов. - А тут разгул, так сказать, преступности. Тогда можно хватать под шумок, кто в этом навороте разберется. Он и схватил. Цап - и сидит тихонько, в норку забившись.

- К чему твой психологический экскурс? - поинтересовался Казарян.

- Характер гражданина Берникова это проясняет. И обывательскую его ограниченность в оценке событий, - ответил Смирнов.

- Все общие рассуждения, Саня. А как его с поличным прихватить? вздохнул Ларионов.

- Исходя из общих рассуждений, - невинно ответил Смирнов.

Зиночке было скучно оттого, что Леонид Михайлович, как всегда по воскресеньям, отбыл в Кратово. Она прямо и заявила об этом Дудакову, который тоже не прыгал от веселья:

- Скучно, Митька!

- Давай водки выпьем, - нашел Дудаков выход из положения.

- Тебе только бы нажраться! - поморщилась Зина и предложила сама: - А что, если в Татарово на пляж махнуть?

- Спятила! Вода еще знаешь какая холодная?!

- А мы загорать. - Она глянула в окно, стала убирать со стола грязную посуду и остатки царского завтрака. - День-то какой!

Дудаков понял, что сопротивляться бесполезно. Изволил только тактично намекнуть:

- Бутылочку бы с собой нелишне захватить.

День-то какой! Еще по-весеннему трепетна и мягка пронзительно-зеленая, светлая листва, а уже жаром отдает от асфальта.

Зина сразу взяла быка за рога: в ожидании неторопливого воскресного троллейбуса стала загорать, закрыв глаза и подставив лицо лучам яростно палившего с безоблачного неба солнца. Два паренька подтянулись к остановке и стали ждать троллейбуса.

В троллейбусе-то еще лучше. Влетел в открытые окна теплый ветер и стал гулять среди немногочисленных пассажиров, заставляя трепетать, как знамена, женские косынки, круглым горбом надувая мужские рубашки, лохматя волосы и принуждая всех радостно щуриться.

От троллейбусного круга, от пятачка идти до пляжа минут пятнадцать.

- Далеко-то как идти еще! - выразила неудовольствие Зина.

- А мы не торопясь, - подбодрил ее Дудаков. Настроение у него было замечательное: в авоське, привалившись к свертку с закусью, отдыхала перед боем бутылочка. Мимо заборов начальнических дач спустились к пляжу. Несмотря на то, что вода действительно была холодна, все же кое-какой народец на пляже колбасился.

Дудаков и Зина присели на песочек и, сидя, обнажились. Зина расстелила на песке принесенное из дома одеяло и раскинула на нем богатые свои, по-зимнему белые формы. Дудаков же продолжал сидеть, слегка стесняясь бледно-голубого тельца, густо испещренного мрачно-синими картинками. Не человек, а выставка графики: тут и деревенский пейзаж с церковью, и свидание двух приятелей с пивными кружками, и жанровая зарисовка на темы свободной любви, и ню (вроде бы даже Леда с лебедем), и нечто из немецкого позднего романтизма, повествующего о похищении орлом глубоко несчастного от этого юноши. Ну и, естественно, там и сям разбросанные каллиграфические лозунги: "Не забуду мать родную", "Нет в жизни счастья", "За друга в огонь и в воду".

Перед тем, как дремотно закрыть глаза, Зина осмотрела экспозицию и спросила без интереса:

- Кто это тебя так изукрасил?

- Сам. Молодой был и глупый.

- Как же ты до спины доставал?

- Товарищи помогли.

- Это за которых в огонь и в воду? - догадалась Зина и, не ожидая ответа, сладострастно задремала. Через некоторое время из дремоты ее вывел комплимент, произнесенный оглушительным шепотом:

- Нет, ты посмотри, какая женщина, Сережа!

Неизвестно, посмотрел ли Сережа на женщину, но женщина - это уж точно - украдкой посмотрела на говорившего. Могучий армянин тоже поймал этот взгляд и улыбнулся. От такого обходительного нахальства Зина гордо отвернула голову.

- Сережа, это женщина моей мечты! - продолжал настаивать армянин.

- Девушка, - поправил его неизвестный Зине Сережа.

- Откуда знаешь?

- Кинокартина такая была - "Девушка моей мечты".

- Так то - кино, а это - жизнь! - темпераментно прокричал армянин, а тот, кого он называл Сережей, вежливо обратился к Дудакову: