Анатолий Степанов - Заботы пятьдесят третьего года

- Хватит, - прекратил их препирательства Смирнов. - Что с этими... Пострадавшими?

- У Самсонова раздроблена челюсть и повреждены шейные позвонки. У Француза (фамилия-то какая, прямо кличка!) сломана скульная кость. Вот что, оказывается, можно наделать голыми ручонками, - игрив был дежурный врач, развлекался как мог, коротая ночное время.

- Говорить могут? - спросил Смирнов.

- Смотря кто.

- Самсонов в первую очередь.

- Этот вряд ли. Впрочем, пойдемте, я вам его покажу.

...Они прошли тюремным коридором, и надзиратель, гремя ключами, открыл больничную палату. Все как в обычной больнице, но воняло тюрьмой, ощутимо воняло.

- Ну, тут у вас и дух, девки... - вспомнив "Петра Первого", процитировал из любимой книги Казарян.

- Это не у нас, это у них. Или у вас, - отпарировал врач.

Не забинтованы лишь глаза, но они были закрыты.

- Человек-невидимка, - сказал Ларионов.

- Когда заговорит? - спросил Смирнов.

- Через две-три недели, не раньше.

- А Француз?

- Завтра можете допросить.

- Теперь вот что. Мне нужны одежда и обувь Самсонова.

- Тоже завтра. Старшина-кастелян будет к восьми часам утра.

...Делать больше в этой конторе было нечего, и они поехали на Петровку. В машине Казарян мерзко хихикнул.

- Хи-хи, - произнес он, - хи-хи.

- Жаль, что из больницы уехали, - заметил Ларионов. Можно было бы тебя сдать.

- Не та больница, Сергей, - ухмыльнулся Смирнов. - Ему в Кащенко надо.

- Хи-хи, - не унимался Казарян. - Хи-хи.

- Ты чего? - уже обеспокоенно вопросил Ларионов.

- А ничего. Картины разные выдумываю, - ответил Казарян. - Стилягу того из трамвая вспоминаю. Как он без лондонки остался. Единственный потерпевший.

- Хи-хи, - мрачно подытожил Смирнов.

Борода был поклонником многочисленных талантов Казаряна-старшего, а Романа, которого он знад с титешнего возраста, любил, как любят непутевых сыновей.

- Ромочка, запропал совсем, дурачок, - говорил Борода, нежно держа Романа за рукав и задумчиво разглядывая небритую (щетина у Казаряна по-армянски росла, с дьявольской скоростью) личность блудного сына.

- Работы много, Михаил Исаевич, грустно поведал Роман.

- Зачем тебе работа, Рома? Ты был замечательным бездельником, остроумным, обаятельным. И все тебя любили. А теперь что? Скучный, усталый, злой. Бросай работу, Рома, что это за работа - жуликов ловить!

Борода подмигнул Александру, давая понять, что шутит и широким жестом пригласил в зал. В ресторан ВТО после двенадцати ночи, в ресторан ВТО после спектаклей.

Дом родной. Знакомые и полузнакомые все лица, перекличка от стола к столу, общий шум, общий крик, общие шутки, общий смех. И выпить с устатку, и пожрать от пуза, и потрепаться, и поругаться. Заходи, друг, заходи!

Борода устроил их в фонаре за маленьким (чтобы не подсаживались) столиком. Неярко горела старомодная настольная лампа под домашним оранжевым абажуром, освещая жестко накрахмаленную полотняную скатерть. Смирнов положил руки на стол и понял:

- Надо руки помыть, - и пошел в уборную.

Официантка Галя благожелательно ждала заказа.

- Пожрать нам, Галюща, так, чтобы в полсотни влезть, - распорядился Казарян.

- А выпить?

- И денег нет, и не надо.

- А то принесу?

- Не надо, - твердо решил Казарян.

- Устал, Ромочка?

- Озверел, Галочка.

Вернулся из сортира Смирнов. Ларионова они не уговорили, он к семейству рвался. Да и не уговаривали особо, им вдвоем побыть надо было. Казарян в ожидании тоже положил руки на стол, брезгливо на них глянул, сказал с сожалением:

- Неохота, но следует помыть, - и удалился. Александр оглядел маленький фонарный зал. Уютно, доброжелательно, покойно. Он вытянул под столом ноги, закрыл глаза и тотчас открыл их: звякнул поднос. Быстроногая Галочка расставляла закусь. Возвратившийся Казарян благодарно поцеловал ее в затылок:

- Кио в юбке, волшебница, радость моя...

Мелкие маринованные патиссоны для аппетита, свежий печеночный паштет под зажаренным до бронзового благородного блеска лучком, крепенькие белые грибы, деленная острым кухоным ножом на куски загорелая тушка угря. И три бутылки "Боржоми". Галя красиво расставила на столе все это и пожелала:

- Кушайте, ребятки.

Роман разлил боржом по фужерам. Вода бурлила, исходя пузырьками. Одни пузырьки прилипали к стеклу и сплющивались, теряя идеальную форму шара, другие мчались вверх и, домчавшись, самоуничтожались, взрываясь мельчайшими брызгами. Попили бурливой водички, отдышались, пряча благодетельную отрыжку и посмотрели друг на друга.